Глава 23
В сарае создалась неформальная верхушка из семей колхозников. Они поймали несколько овец, разбежавшихся из морозовских ферм, готовили их на свой гурт, не делясь при этом с семьями, не работавшими до войны в колхозе. Ольга была домохозяйкой, а ее муж трудился в Белогорьевском промышленном комбинате и был приравнен к рабочим, поэтому семья Журавлевых, как и некоторые другие семьи, не участвовала в этом колхозном мясоеде.
Однажды на обездоленные семьи все же была выделена одна освежеванная овца. Когда наваристый бульон уже готовы были разлить по мискам и раздать оголодавшим детям, в стойбище беженцев появились всадники.
– Матка! Айда! Партизан! – летело над лошадиными головами, воздух рассекала тугая плеть.
Один из мадьяр, низенький и невзрачный, но с добрым гладким лицом, жестами показывал: собирайте вещи и скорее уходите. Виктор торопливо навесил на корову два мешка, один с продуктами, другой с одеялом и прочей рухлядью, на налыгаче потащил корову за собой. Ольга не выпускала из рук Галю, Тамара то вела, то несла Зою. Антонина забрала в руки утварь, что не поместилась в мешки, следила, чтобы не отстал Боря. Людей выгнали на Сагуновский большак, конвоиров стало больше.
За деревенькой Лыково Ольга вновь хотела улучить момент и отстать от колонны, как тогда в Андрюшкино, но ее опередило несчастье. Мучимые жаждой, около лужи склонились две девушки. Тучный конвоир сдернул с плеча автомат и застрелил одну из них, подскочил ко второй и ударил прикладом. Девушка успела закрыться рукой, вскрикнула от боли. Мадьяр перебил ей предплечье, из открытого перелома пошла кровь. Вместо стонов и слез девушка разразилась потоком жутких ругательств:
– Подлюга жирная! Рожа, что сковородка, аж ушей не видать! Воды тебе из калюжи жалко?!
Она и сама понимала, что это ее последние слова, и напоследок так отчаянно костерила его. Конвоир резко бросил девушке:
– Bolond! Szeretné hogy éhen a kolera?[20] – и пошел вдоль колонны.
Выстрелы еще несколько раз гремели в разных концах строя. Беженцы понимали: кому-то из них не суждено окончить этот нечеловеческий переход. Чтобы хоть как-то спастись от жажды, стали на ходу доить коров. Колонну запрещалось покидать под страхом смерти. Бабы задирали подолы и садились по нужде прямо у обочины. Мадьяры бесстыдно глазели, скалили зубы.
С Виктором поравнялся верховой. Ожидая удара или понукания, Виктор прибавил шаг, но, подняв испуганный взор, увидел земляка – Петьку Сиволодского. Тот не без гордости восседал на крупном армейском жеребце, придерживая впереди себя младшую сестру.
– Откуда богатство, Петро?
– Как у всех – трофейный, наши бросили. Своевольный, но привык ко мне, а поначалу дичился. Недели две я его поил-кормил, пока он меня до себя допустил, а кого другого и сейчас не допустит.
Петро хвалился, похлопывая коня по крутой шее, и совсем выпустил из рук сестру. Сзади накатил мадьяр на низкорослой лошаденке. Не без промелькнувшей на лице зависти он влепил по чужому коню плеткой. Конь под Петром присел, резко прыгнул вперед, Петро едва успел ухватить чуть не выпавшую сестренку. Нагнувшись к гриве, он гладил кричавшую девочку, а сам исподлобья следил за мадьяром, словно запоминал его.
Под вечер колонна беженцев достигла Сагунов. Жители села выносили на улицу еду в мисках и чугунах, белогорцы хватали ее, жевали на ходу, торопливо благодарили.
От долгой ходьбы и голода у Бори разболелся живот, малыш начал отставать. Антонине все чаще приходилось тащить его свободной от поклажи рукой, с трудом догоняя своих. Ольга заметила, что по обочине, медленно обгоняя колонну, на коляске, доверху груженной домашним скарбом, ехали супруги Косяновы из Белогорья.
– Кать! – крикнула хозяйке Ольга. – Возьми моего сыночка в коляску, хворый он.
Косянова недовольно взглянула, кивнув на свисавшее с бортов коляски барахло, сердито ответила:
– А куда ж я его посажу?
За Сагунами колонну накрыл дождь. Непогода ускорила сумерки, конвоиры приказали устраиваться на ночлег. Колонна остановилась в голой степи, поблизости не было ни деревца, да и мадьяры не разрешали сходить с дороги. Начались суета и гомон.
ebooksa