Федор хотел промолчать, потом увидел любопытные лица товарищей и негромко ответил:
– Дурак ты, Жарков.
– Кто дурак? – выкрикнул шахтер, решительно спрыгивая с верхней полки дощатых нар.
– Ты дурак, ты, – уже увереннее повторил Федор.
Жарков яростно бросился на обидчика, Федор пошире расставил ноги и крепко сжал кулаки, но на полдороге Жаркова перехватили руки сержантов.
– Ты у меня еще получишь, крыса церковная! Я тебе устрою! – кричал из-за спин разъяренный шахтер.
Ночью, когда эшелон остановился на полустанке и сержанты выстроились перед котлом с горячей пищей, случился вражеский налет. Люди разбежались, попрятались где придется. Когда налет закончился, на снегу остался лежать раненый Жарков. Увидев Федора, он, тяжело дыша, произнес окружившим его товарищам:
– Скажите, пусть… подойдет, пропустите его…
Федор протиснулся между ребятами, опустился перед Жарковым на колени.
– Безрученко… можешь меня покрестить?
– Чего? – переспросил Федор, хотя все хорошо расслышал.
– Окрести меня…
Федор замотал головой, с его губ чуть было не слетело «не могу», но он вспомнил о праве, дающемся любому крещеному. В случае скорой смерти или тяжкой болезни это право позволяет окрестить желающего принять веру. Жарков явно был не жилец.
Федор коротко кивнул, взял из теплушки «летучую мышь» и бросился в сторону от железнодорожных путей. Нашел нетронутый гарью, копотью и человеческой ногой участок снега, набрал его в пригоршню, побежал обратно к вагону.
Посыпая голову умиравшего снегом, проговорил:
– Крещается раб Божий Владимир. Во Имя Отца – аминь, и Сына – аминь, и Святаго Духа – аминь.
Потом Федор снял свой нательный крест, повесил его на шею Жаркова.
– Все? – слабо произнес тот.
Федор кивнул.
Жарков скосил взгляд на окровавленную шею, куда ему пихали куски ваты, и произнес: