– В другом вагоне, – указал сержант, – следом за нами.
Поезд только набирал обороты, гражданин легко нагнал следующий вагон. На его призыв в дверях показался удивленный Федор:
– Крестный, ты откуда здесь?
– Привет, Федька! Вот приехал на оборонный завод устраиваться.
– Как там дома? Как наши? – торопился Федор, видя, что поезд ускоряется.
– Всех из деревни выселили, твои в Майданку переехали. Мать тебе гостинцев собрала, да, видать, не успею из сумки достать, на самом дне они. Возьми вот денег немного. – Крестный протянул Федору свернутые купюры.
– Спасибо! А мы вот на фронт.
– С Богом, Федор! Гляди там, не подставляйся!
Федор грустно улыбнулся, помахал остановившемуся на краю перрона крестному. Когда поезд разогнался, Федор задвинул двери теплушки, присел на дощатые нары. Встреча с крестным всколыхнула череду воспоминаний из детства. Стали проплывать лица друзей и родных, пологое Донское левобережье, где он не раз встречал зарю с удочкой в руках.
– Чего загрустил, Безрученко? – прервал его воспоминания знакомый голос. – По мамке соскучился?
Это язвил над ним шахтер из Кемерово, нагловатый и дерзкий Жарков. Он был старше Федора года на два, работал в шахте до начала лета, потом его лишили «брони». Шахтер разговаривал деловито, всегда давал кучу советов, не заботясь о том, нужны они кому-нибудь или нет, считал себя самым умным и не скрывал этого.
– Тебе бы не на фронт, а в монастырь, – продолжал он издеваться, намекая на случай получасовой давности.
Сержантская школа разместилась по теплушкам, бойцы, стоя в проходах, последний раз смотрели на город. Федор увидел шагавшего по перрону священника.
– Гляди-ка – поп! А я думал, их давно порассадили, – сказал Жарков.
Федор спрыгнул на гравий, покрывавший пути, подбежал к священнику. Сдернув с головы шапку, коснулся пальцами земли, сложил ладони одна на другую и сказал:
– Благословите, батюшка!
Священник вздрогнул, увидел перед собой молодого военного, сложил пальцы и перекрестил Федора:
– Господь благословит.
Потом положил руку на выставленные Федором ладони. Парень поцеловал руку священника, а когда разогнулся, батюшка обнял его, коснувшись бородой щеки…
– Слушай, а чего ты руку ему полез целовать? – не унимался Жарков, трясясь от смеха. – Он что, барышня?