И я также был одержим волнением. Мы стояли точно два путника, встретившихся на большом ветру. Она, не подымая рук, сжимала и разжимала пальцы и глядела на меня умоляющим взглядом. Ее крепко стиснутые губы дрожали.
— Я не нахожу слов выразить вам, как я ее люблю, — взорвался я. — И, если б даже я нашел слова, вам не понять… Что вы знаете?
Я сказал это нечаянно. Я растерялся под величием собственного чувства, которое встало передо мною непостижимым явлением, поднявшимся из синего моря. Это было уже не мальчишеское любовное приключение — то было безмерное счастье, за какое платить надо бесконечностью жертв.
— Я — женщина, — сказала она со смущенным достоинством. — И знаю, как страдают женщины от лукавых обольщений.
Ее лицо вспыхнуло… Вспыхнуло до корней волос. Вся розовая — розовая и аскетичная — стояла она передо мною. Мое великое волнение было между нами как туман, сквозь который она мне казалась бестелесным призраком.
И вдруг я увидел слезы — тяжелыми и круглыми, точно стеклянными каплями падающие из выцветших глаз.
— Миссис Вильямс, — воскликнул я, — вы не можете знать, как я ее люблю. Никто в мире не может. Когда я думаю о ней, — а я о ней думаю всегда, — мне кажется, что одной жизни мало, чтобы доказать мою преданность. Я ее люблю, как нечто неизменное и единственное — нечто вне мира. Ибо мир я вижу только через нее. Я ее буду любить, даже если она меня сделает жалким и несчастным.
Она тихо ахнула и отвернулась.
— Этого не выразишь словами, — продолжал я. — Слов нет. Я так ее люблю, что если бы я умер в этот вот самый момент, я истинно верю — моя душа, отказавшись покинуть землю для неба, осталась бы парить близ нее.
Она с негодованием и ужасом остановила меня:
— Нельзя так говорить, — и совершенно непоследовательно объявила, что охотно верит мне. Они с мужем не сомкнули глаз в тревоге за меня и барышню. Мысль о жирном, сонном Вильямсе, просидевшим всю ночь в совиных мудрствованиях о прочности моей любви, сразу охладила мой порыв.
И в этот момент я увидел Серафину, подымающуюся на палубу с непокрытой головой; она остановилась, оглядывая новую обстановку. Было что-то властное и вместе детское в ее победоносной красоте. Ветер едва шевелил ее тонкие волосы, и я смотрел на нее, смотрел притихший, — как смотрят на зарю, как слушают далекую музыку. Оставив миссис Вильямс, я бросился к ней.
Когда я обернулся, капитан подошел к жене, и та взяла его под руку. Она казалась почти эфирной рядом с этим человеком, которого распирало от избытка здоровья. Но мне чудилось что-то общее в выражении их глаз — какая-то озабоченность и словно сострадание. И у меня при виде печального вестника явилось предчувствие чего-то недоброго.
И недобрая весть была сообщена мне в тот же день после обеда толстыми губами самого Вильямса, тяжелыми и ленивыми, как и его голос.
— Поскольку мы можем судить, — сказал он, — вам нельзя оставаться на корабле, Кемп. Хорошего ничего не выйдет, вот спросите Себрайта.
Мы собрались в кают-компании, и началось нечто вроде военного совета.
— Не скрою, мистер Кемп, — начал штурман, — что это я указал капитану на нежелательность нашего присутствия на корабле при нашем въезде в Гавану. Нелады с местными властями положили бы конец нашей торговле. Миновать Гавану капитан не может, даже если бы вы предложили ему мешок золота. Он потом в порту носа показать не посмеет, нарушив контракт ради похищения девицы. Добро бы еще какая-нибудь безвестная девчонка, а то богатейшая наследница на весь остров. Виднейшие вельможи Испании могут вмешаться в это дело. Капитана — чего доброго — засадят в тюрьму. Так или иначе — прощай торговля с Гаваной. Со старым Перкинсом сделается удар. Он уже раз перенес историю с любовным побегом… Да, миссис Вильямс, нечего возражать… Так что я хотел сказать — ради простой любовной интриги… Не кусайте губ, мистер Кемп, я отнюдь не пренебрегаю вашими чувствами. Но Перкинс разнесет все и вся. Миссис Вильямс, я уверен, вполне со мною согласна.
Миссис Вильямс беспомощно поглядывала на всех нас по очереди. Мне казалось, точно старый Перкинс, которого я никогда в глаза не видал, и которого никому больше не предстояло увидеть (ибо он скоропостижно скончался, свалившись пьяный с лестницы, он уже был мертв в то время, так что фактически миссис Вильямс сидела в каюте своего собственного корабля), — мне чудилось, что старый Перкинс присутствовал на нашем совещании злобным, враждебным призраком.
Капитан и капитанша его боялись. Правда, однажды они бросили ему вызов, но и то было сделано из страха.
— Но главное, — продолжал Себрайт, — вам обоим нет никакого смысла оставаться на корабле. О’Брайен знает, что вы здесь. Допустим, что мы можем отказаться выдать вас, мистер Кемп, и что адмирал (его сейчас нет в Гаване) нас поддержит. Но как вы споетесь со старым Роулеем — не знаю. Навряд ли он забыл, как вы пробовали подмести пол его фалдами, — если только басни капитана соответствуют истине.
ebooksa