Романтические приключения Джона Кемпа

— Погодите, потом расскажете — надо унять шум. Что там такое? Точно собаки дерутся.

Прибежав с Себрайтом на ют, я должен был оценить меткость его сравнения.

— Проклятье… Лопни мои глаза…

— Английская собака.

— Ха! Роrсо![40]

Голоса замолкли.

Кастро спустил плащ и согнувшись, на цыпочках пополз к врагу. Матросы с любопытством смотрели на эту игру; но я, зная смертельную цель этих приготовлений, замер на месте.

— Остановите, остановите его, — крикнул я, — у него кинжал, он убьет пленника!

Матросы спокойно улыбались во весь рот. Я не успел бы схватить Кастро за шиворот, но сторожа Мануэля оба одновременно протянули руки, чтобы остановить нападение убийцы. И Мануэль сумел использовать момент. Одним отчаянным прыжком он очутился верхом на перилах. "Убейте его, убейте, сеньор", — вопил Кастро.

Машинально я поднял пистолет — и увидел, что целюсь в затравленного павиана. Обеими руками, с жалкими ужимками, Мануэль торопливо срывал с худых плеч свои отребья, по-видимому собираясь плыть. Он был мой. Промахнуться было невозможно. Но он был только обезьяной. Дохлой обезьяной. И я его пощадил, как пощадил бы обезьяну.

Я опустил пистолет. Секунда — павиан прыгнул и исчез.

За тяжелым плеском падения последовал глухой ропот на палубе. Туман скрыл пловца.

Кастро поднял свой плащ и с видом оскорбленного достоинства принялся драпироваться в него. Покончив с этим занятием, он подошел ко мне вплотную и глухо проговорил:

— Я хорошо знаю вас, англичан. Вы и друзей ваших презираете, как ваших врагов. Выпустить Мануэля! Это не жалость, это просто спесь — английская спесь и больше ничего! Боюсь, вы раскаетесь.

Глава V

Побег Мануэля был последним происшествием этой памятной ночи. Труды были покончены, оставалось последнее испытание — поведать друзьям свою удивительную историю. Я честно рассказывал под коптящими лампами в общей каюте. Вильямс, красный и толстый, уставился на меня через стол. Круглые глаза его даже не мигали — история замка Риэго была слишком неожиданна для захолустного кубинского городка.

Себрайт, урывая свободные минутки, забегал к нам с палубы и останавливался послушать, в задумчивости теребя пальцами тонкий ус. Уже начинался рассвет, когда он повел меня наконец в свою собственную каюту.

— Вались на мою койку, — сказал он.

Заплетающимся языком я попробовал возражать, но Себрайт благодушно толкнул меня, и я, как бревно, грохнулся на постель и тотчас уснул.

— Кубинская шхуна, — были первые слова, которые я услышал, поздно утром выйдя на палубу.