Сесть в джип не успели. С козырька подъезда прямо на них свалилось несколько омоновцев в масках с автоматами в руках. Трофима сразу сбили с ног, отшвырнув в сторону выпавший из рук ствол. Зализанному, стоявшему рядом, Ледников с удовольствием врезал скованными руками по морде, а потом сам всей тяжестью рухнул на него, чтобы шальная пуля не задела. Похоже, правда, стрельбы не намечалось, но осторожность не помешает.
Публика оказалась понятливая — геройствовать не стали, мигом вскинули руки и послушно улеглись на асфальт под свирепые крики омоновцев. Зализанный под Ледниковым лежал тихо, как мышь. Видимо, соображал, что к чему.
Кто-то похлопал Ледникова по плечу, и он услышал хорошо знакомый, долгожданный голос Прядко:
— Все, Валь, вставай. Ну, вроде вовремя успели.
Ледников тяжело поднялся.
— Наручники сними… Слушай, этот, — Ледников кивнул на зализанного, — меня все уколом пугал. Может, на нем попробуем, а? Вкатим дяденьке укол в попку и послушаем, что он запоет. На предмет онанизма. Почему-то этот вопрос его очень волнует.
— Этого еще мне только не хватало! — брезгливо сморщился Прядко. — Про Дашу разговора не было?
— Не успели, рано ты подъехал.
— Ну, извини.
Глава 12
«Грязные трюки»
Марина впустила в кабинет высокого старика со слезящимися глазами, старавшегося держаться молодцом. Но не скрыть ему уже было шаркающей походки и конвульсивных движений рук и головы. В руках старикан держал допотопный пластмассовый кейс чуть ли не советских времен, когда они были еще большой редкостью.
— Илья Борисович, к вам Павел Лукич Верхоянцев, — сухо сказала Марина и закрыла за собой дверь.
Господи, сколько таких стариков повидал он с тех пор, как занялся антиквариатом. Жалкие, отжившие свое, они все еще суетились, пыжились, тешили себя мыслями, что их семейные ценности стоят огромных денег…
Нагорный радостно всплеснул руками.
— Прошу, садитесь, Павел Лукич! Мне уже рассказали, по какому вы делу. Горю нетерпением увидеть портрет.
Верхоянцев, устроившись в кресле, непослушными пальцами раскрыл кейс, который давно пора было выкинуть на помойку, и достал сначала папку с документами, а потом и картину, для сохранности, видимо, засунутую в несколько полиэтиленовых пакетов. Разумеется, немедленно принялся по-стариковски подробно рассказывать, откуда он у него.
— Понимаете, портрет мне достался от отца. А ему его еще во время войны подарил сосед по коммунальной квартире — он до революции был богатым человеком, коллекционировал живопись. После смерти отца я сделал необходимые экспертизы, вот они. Знаете, я никогда не думал его продавать, хранил, чтобы передать внукам, но тут возникли обстоятельства… Моя дочь Соня, она занимается изготовлением оригинальных кукол, каждая из которых — авторский экземпляр. Занятие, знаете, сложное и не очень прибыльное.
Дочь залезла в долги, а потом вдруг сгорела студия, где она работала. Она после этого впала в тяжелую депрессию. У нее и так-то жизнь не очень задалась, нет семьи, детей, а тут… Чтобы помочь дочери, я готов на все. Но единственное, что я могу сделать — продать портрет, чтобы на вырученные деньги Соня смогла разом и расплатиться с долгами, и арендовать приличную студию. Сам я в этом не очень-то разбираюсь, я всю жизнь в оборонке проработал, но мне сказали, что за портрет можно получить пятьсот тысяч долларов…
— Ну, прямо сразу пятьсот тысяч, — мягко улыбнулся Нагорный, цепко осматривая полотно. — Тут не так все просто… Это история долгая, нужно найти покупателя с такими деньгами…