Раевский. Никакого общества нет!
Туманский (хватает Пушкина за руку). Замолчите! Безумный человек! Вас надо беречь. Всеми силами. Вы – солнце нашей поэзии.
Пушкин. Что поэзия? Слова! А эти руки хотят держать оружие…
Туманский. Нельзя так клеветать на себя. Ваши стихи разят, как пули. И поют, как арфа! И шумят, как морская волна!
Раевский откровенно смеется.
Пушкин. Это немного выспренно сказано, Василий Иванович. Но все равно спасибо!
Туманский. В историк России вы сыграете большую роль, чем Байрон в истории Греции. Несравнимо большую. Помяните мои слова!.
Порыв ветра с моря подымает скатерть, треплет волосы.
Пушкин. Как свежо!
К веранде подходит нищий с гитарой. Берет на гитаре аккорд.
Туманский. Что-то знакомое, Александр Сергеевич.
Нищий (поет)
Гляжу, как безумный, на черную шаль,
И хладную душу терзает печаль…
Раевский. Поздравляю, Саша. С уличной популярностью.
Пушкин. Дай послушать.
Итальянцы, Туманский и босая девочка начинают подпевать нищему. Никто не замечает, что на пристани появляются две красивые, изящно, но просто одетые женщины – Елизавета Воронцова и Ольга Нарышкина. С ними входит высокий надменный человек с тяжелой челюстью – барон Брунов. Нищий кончает песню. В его рваную шляпу летят монеты. Воронцова бросает нищему горсть серебра. Воронцову замечают. Пушкин, Раевский и Туманский встают. Хозяин ресторации низко кланяется Воронцовой. Кусты снимают шляпы. Пушкин бросается к Воронцовой, Целует руку ей и Нарышкиной. Небрежно здоровается с Бруновым. Подходят Туманский и Раевский.
(Воронцовой.) Как вы очутились здесь?
Воронцова. Я очень рано проснулась. Разбудила Ольгу. И мы решили пойти с ней в порт. Впервые. (Улыбается.) Посмотреть – «не белеют ли ветрила, не плывут ли корабли»?
Туманский. Очаровательное решение!
Пушкин. Чудесное!
Пушкин отходит с Воронцовой к краю пристани. Остальное общество оживленно беседует в стороне.