Зов Дикой Охоты

Люди не понимали, почему их любимая королева вдруг изменилась, почему потускнел её огонь. Кто-то боялся, что её подтачивал недуг, кто-то – что она была заколдована, а кто-то смел шептаться, что она была одержима. Разные слухи доходили до короля, и все он с гневом отрицал. Но с каждым днём оставаться верным самому себе было всё сложнее. Риана не доверила ему свою тайну и отдалилась от него. Её недоверие больно ранило, но доверяла до конца она, похоже, только одному человеку – не Илсе даже, а Тилларду. И когда менестрель составлял ей компанию в её редких прогулках, она, казалось, получала куда как больше радости, чем от общества его, Вальтена. Тёмные сомнения закрадывались в его сердце, и как он ни гнал их от себя – он не мог избавиться от них до конца. Если бы только она поговорила с ним напрямую, если бы только объяснила… Ведь он защищал её! Он понял бы всё. Он помог бы ей – если бы только не Тилларду, а ему она выбрала довериться. Горькая ревность не прибавляла мыслям ясности и отравляла его сердце, отвыкшее верить и впервые поверившее вновь.

Вальтен не слишком любил менестреля с того давнего вечера в таверне маленького кемранского городка, когда Тиллард исполнил песню о Подменышах и Дворе Кошмаров – о том, о чём королю было особенно больно вспоминать, ведь это было связано с гибелью Эльвейс. Но верность Тилларда Риане и его смелость и честность глубоко тронули владыку Кемрана. А сейчас, когда столько тайных безликих голосов нашёптывали враждебные мысли, всколыхнулась его прежняя неприязнь. Однажды он приказал менестрелю явиться и спросил его напрямую: что скрывала королева и что за поручения давала ему? Тиллард не рассказал ему, не пожелая выдать Риану, но продолжал всячески защищать королеву.

«Всё, что шепчут о ней, – ложь, мой король, – сказал ему тогда менестрель. – Из всех людей ты ей всего дороже – вот в чём правда. И одно я посмею сказать тебе: дорогой ценой ей даётся исполнение данного тебе обещания. Не оставь её в это сложное для неё время, доверься ей, умоляю, ведь она ткёт кемранскую мечту… твою мечту…»

Эти слова заставили Вальтена вернуться к прежнему доверию, но понемногу сила слов снова иссякала. Как ни старался он не прислушиваться – слишком многое из тёмных мыслей его окружения доходило до него. А Риана по-прежнему молчала и сама не пыталась опровергать все эти слухи истиной. В своей разобщённости каждый из них был слишком уязвим – это Вальтен понимал. Он пытался говорить с королевой, убедить её. Он поделился с ней своими опасениями в связи с угрозой, исходившей от жрецов, которые, конечно же, не простили ей брошенный вызов. Но она не ответила – лишь снова умоляла его ни о чём пока не спрашивать.

Сотар предостерегал его, что королева могла принести в Кемран зло, продолжал настаивать, что она была связана с магией тёмных Фэйри. В гневе Вальтен отослал старого жреца, не желая верить ему. Вызов, брошенный Рианой служителям Отца, изменил отношение народа к жрецам. Люди теряли доверие к Сотару и его братьям по служению. Кемран полнился слухами, напоминая спокойное внешне озеро с глубинными погибельными течениями и омутами, в которых понемногу назревало нечто. Но только слухи эти, стараниями жрецов, были ещё и о самой Риане.

«Почему ты отвергаешь меня?! Почему не позволяешь защитить тебя?!» – с отчаянием думал Вальтен.

В гневе на себя за собственное бессилие он рывком поднялся и подошёл к окну. Город спал, укрытый покрывалом снега. Без тепла Рианы, к которому король уже так успел привыкнуть, кемранская тоска снова набирала силу и охватывала и его самого, и королевство. Зима принесла с собой печаль, заморозив всё в глубинном тревожном ожидании. Вальтен всегда любил зиму, но эта почему-то казалась ему тёмной, зловещей. Чутьё воина предостерегающе шептало ему о надвигающейся угрозе, распахнувшей тёмные крылья над Кемраном, но он боялся ошибиться в источнике этой опасности.

Дверь тихонько скрипнула, и Риана лёгкой тенью проскользнула в покои. Должно быть, она ожидала застать его спящим, потому что в её взгляде отразились тревога и удивление.

– Чем ты обеспокоен, мой лорд? – тихо спросила девушка.

В её голосе было прежнее участие, и от неё исходило прежнее тепло.

Вальтен бережно заключил её в объятия, с наслаждением вдыхая аромат свойственного ей волшебства, по которому так истосковался. Его губы нашли её, и она ответила на его поцелуй с нежностью, хоть и неуверенно.

– Я боюсь за тебя, моя леди. Ты просила меня довериться тебе, и это по-прежнему так. Но мне трудно защитить тебя от чужих тёмных мыслей, когда ты сама отталкиваешь меня. – Он осторожно приподнял её лицо за подбородок и заглянул в лесные омуты глаз. – Ты стала мне союзницей против всех моих тайных врагов. Я тоже хочу стать тебе союзником – не только защитником, но и тем, кто смог бы разделить ношу, которой тяготится твоё сердце. И если, по-твоему, я недостоин твоего доверия – то что я должен сделать, чтобы ты подарила мне его? Только скажи.

Она не сумела скрыть боль… и надежду. Мгновение она ещё колебалась, словно хотела открыть ему что-то, но потом её взгляд упал на его руку, на обручальное кольцо, и она прошептала:

– Умоляю, мой лорд, дай мне время до весны. Позволь мне завершить моё волшебство. Как и прежде, клянусь тебе, оно не несёт зла ни тебе, ни нашему народу.

Вальтен, даже если и хотел, не сумел оскорбиться на неё, когда увидел слёзы, блеснувшие в её глазах. Как сам он нуждался в её тепле, так и она сейчас отчаянно нуждалась в его силе. Безмолвно он показал ей, что оставался рядом с ней, несмотря ни на что.

И в эту ночь она была здесь… она была с ним…

XXXIX

Тиллард остановил коня у скал на берегу седого моря и вдохнул запахи, которые приносил с собой ветер. В Кемран пришла весна, заставившая понемногу отступать сковавший сердце холод. Но даже тепло не могло прогнать окрепнувшую тоску по магии. За эти несколько лун его сердце изрядно подрастеряло Силу, а ведь королева нуждалась в нём. Из этой нужды он продолжал черпать иссякающее в его сердце волшебство, но на сколько ещё его хватило бы – он уже не знал. Безнадёжность полужизни, так долго царившей в королевстве, добралась и до него. Менестрель с отвращением посмотрел на свои руки, сжимавшие поводья, потом бросил взгляд на притороченные к седлу завёрнутые в ткань связки ивовых ветвей.

Ещё немного…

Когда он въехал в город, ощущение враждебности окутало его удушливым дымом. Подозрения, сплетни, тёмные мысли властвовали Кемраном. Сотар не привык проигрывать, и он не собирался ослаблять свою хватку. Риана поколебала сами основы его власти, и – Тиллард готов был поспорить – верховный жрец не остановился бы ни перед чем теперь, чтобы только уничтожить её и подчинить своему влиянию Вальтена. Скрытая битва из тех, в которых кемранский владыка никогда не был силён, шла в Кемране все эти дни – битва за власть, за влияние, за умы и сердца людей. С горечью менестрель признавал, что не только в жрецах Отца сомневался теперь народ, но и в Риане. Сам он тоже стал изгоем, ведь именно его люди винили в странном поведении королевы. Но Тилларду было по-прежнему безразлично их отношение к нему. Судьба Рианы – вот что тревожило его по-настоящему. Она боялась, что и здесь её, возможно, уже перестали принимать. Она боялась, что не успеет и проиграет свою личную тайную битву.