Хозяйка избы понизила голос до шепота:
– А я сразу, еще когда она осенью приехала с вопросом про дочь, поняла: не вернется к ней девочка!
– Почему? – хором спросили мы с Дюдюней.
Рассказчица покосилась на священника, тот кивнул.
– Если что точно знаете, говорите спокойно, – объяснил тот, – но только о том, что сами видели и слышали.
– Я сама сто раз слышала, – не дала ему договорить теща, – вот уверена, сбежала она от матери. Та ее просто задушила.
– Любовью? – улыбнулась Ада.
– Да, – серьезно подтвердила Нина, – Марфе пятнадцать лет было, а Елизавете тридцать один год. Мужа у нее нет и не было. Очень Лиза боялась, что дочка по ее пути пойдет, родит, не пойми от кого, несовершеннолетней. Жили они в маленьком доме, он впритык к этому стоит. Избы коридор связывает. Построил их мой муж. Когда его мать к нам переехала, он сказал:
– Две хозяйки на одной кухне – всегда свара. Не хочу, чтобы у нас в семье грызня и лай пошли. У Анны Тимофеевны характер не сахар. На телеге ее не объехать. Начнет у нас в избе свои порядки наводить. Пусть живет рядом. Все ей купим, продукты дадим, дров наколем, обставим жилье красиво, если чего надо, сделаем. Но кухня у нее будет своя, и туалет тоже, и рукомойник. Пусть живет она как хочет. По коридору к нам ей пройти недалеко. Никаких замечаний не услышим, а если начнет их делать, то ответ простой: «Мама, мы вас всем сердцем любим, но это наш дом. А ваш рядышком. Мы по-своему живем, а вы тоже как хотите устраивайтесь. Мы вас на свои рельсы не ставим, и вы нас на свои не толкайте». Один раз только так поговорить пришлось. И все!
Глава двадцать восьмая
– Папа мой очень умный человек был, – кивнула Катя, – и он никогда ни меня, ни маму в обиду не давал. Если бабушка начинала замечания делать: не так оделись, не то на обед сварили… папа всегда спокойно отвечал: «Мама, жаль, что тебе не понравилось новое платье Нины, но это ее одежда. Если неприятно смотреть на нее, то есть выход. В прямом смысле слова. Иди домой, там тебя ничего злить не будет». Когда бабушка умерла, мы в пристройку стали жильцов пускать. Елизавета не один год приезжала. Женщина она была приятная, никогда с деньгами не обманывала. Мама ей всегда говорила: «Лиза, если огурчиков свежих хочешь, зелени, ягод каких, бери на огороде». Она, когда первый раз это услышала, спросила:
– Почем вы торгуете?
Мама руками замахала.
– Еще чего! Так бери. Что я, сквалыга, за укроп деньги требовать.
Елизавета больше про деньги не говорила, она хорошо вязала, шила. То салфетку маме свяжет, то полотенце сошьет, вышивкой украсит. Очень мило с ее стороны. И со всеми она была вежливая, приветливая, в храм наш зашла, у Сони на свечном ящике спросила:
– Где мне лучше встать, чтобы чужое место не занять?
А вот с Марфой очень плохо обращалась, называла дочь уродиной, одевала ее, как старуху, постричься ей не разрешала.
– К сожалению, это правда, – кивнула Нина, – обычно я в чужие дела не лезу. Но один раз не выдержала, укорила Лизу:
– Марфе четырнадцать. Девочки в ее возрасте модницы, с косичками никто не ходит. Твоя по-старушечьи одета, выглядит, словно она из тьмы веков, из деревни глухой в наш мир попала. Купи ей модную футболочку, джинсики, сшей сарафан. Красивая у тебя дочка, а вещи ее уродуют.
Елизавета зашипела:
ebooksa