Царская дочь

Был тут и деревянный чан, достаточно большой, чтобы сидеть в нем, поджав ноги. Трое прислужниц наполнили его водой, нагретой до нужной температуры на крыше под солнцем. В воду они добавили благовонных масел и цветочных лепестков. Приготовили полотенца, простые чистые туники и платки.

Лидия с Зиссель ждали, опустив головы. Сквозь ресницы они поглядывали на хлопочущих прислужниц и не знали, как себя вести. Полагается ли им сесть или поблагодарить девушек? Или здесь так не принято? Растерявшись, они не сделали ни того ни другого, и вскоре их оставили одних.

Здесь, в толстых каменных стенах, царили прохлада и полумрак. Звуки были приглушены. В большом доме жило много людей, но Зиссель с Лидией не видели больше никого, и тихий дворик, на который выходило их окно, тоже был пуст. Посреди двора под открытым небом высились над крышами пальмы, рядом рос олеандр с ярко-розовыми цветами. Кто-то наполнил водой лохань из цельного камня и поставил ее на каменную же изгородь. Вокруг, весело чирикая, тут же собрались на купание птицы. Летели брызги, капли блестели на солнце. Из комнаты на двор выбежал геккон, прилепился к стене на солнышке и застыл там, моргая.

Зиссель с Лидией постепенно выходили из оцепенения.

Лидия положила Менахема в колыбель. Зиссель налила в плошки воды. Они пили, смотрели на птиц и напряженно вслушивались. Не близятся ли чьи-нибудь шаги? Не идет ли кто, чтобы выволочь их отсюда? Обвинить? Избить? Посадить под замок?

Но никто не шел, и они попробовали лепешку, поели сыру и лишь к наступлению сумерек, когда их так никто и не потревожил, решились по очереди залезть в чан. Зиссель помыла Лидию, а Лидия – Зиссель. Обе вспоминали родные заводи у источников, холодную воду, шуршащий тростник, тополя, белых цапель и высокое небо над головой. Не подозревая, что думают об одном и том же, они не проронили о своих мыслях ни слова. Потом вытерлись и рассмотрели приготовленную им одежду. Лидии полагалась простая беленая туника, какие носили прислужницы, но завязывающаяся на груди для кормления. Такая же туника, только поуже и с вышитой вокруг выреза виноградной лозой, предназначалась Зиссель. Рядом лежали два кожаных пояса. Один попроще и пошире. Второй – для Зиссель – с серебряной пряжкой с цветочным узором. Они надели туники. Одежда сидела на них непривычно и странно пахла.

Одевшись, они изумленно уставились друг на друга. Они больше не походили на себя. Они выглядели как женщины из Сиона. Они угодили в мир тайн, лжи, заговоров и обмана.

Зиссель нежно поцеловала расцарапанные щеки матери. Лидия притянула ее к себе, и только тогда, в материнских объятиях, вдали от прямой опасности, Зиссель почувствовала, как сильно она устала. В голове кружился водоворот мыслей. Все вокруг утверждают, что Менахем – сын Брахи. Дина с Брахой боятся впасть царскую немилость. Чтобы укрепить союз между двумя семьями из разных племен, нужен был ребенок. И ребенок появился, так что Дину и ее спутников не в чем упрекнуть. Они хорошо позаботились о молодой матери. Кто осмелится с этим поспорить?

Дина принесла клятву и не остановится ни перед чем. Тот, кто выдаст ее тайну, поплатится жизнью.

Зиссель надо было подумать. Решить, что делать дальше. Но она устала. Слишком устала.

На двор спустилась ночная тьма. Птицы молчали. Менахем все еще спал. Лидия с Зиссель легли на кровать.

Где-то в доме звучал женский голос.

Пахло мясом, тушившимся в пряном вине.

Они уснули, по привычке прижавшись друг к другу.

Прислужницы, вошедшие в комнату, чтобы забрать полотенца, дивились: целительница и кормилица, вроде бы не состоявшие в родстве, лежали обнявшись, будто уже давно знали друг друга.

В чужих владениях

Первые часы первого дня Зиссель и Лидия в страхе просидели на краю кровати, ожидая, что в любую минуту кто-то придет и заберет Менахема. Дина с младшим братом или с Брахой. Муж Брахи. Кто-то из родственников. Кто-то из слуг.

Но пришла только робкая девчушка – ровесница Зиссель, принесла свежей воды, хлеба и оливок и забрала запачканные пеленки Менахема. Она взяла и их старую одежду, которую они сложили аккуратной стопкой, и хотела было ее унести.

Зиссель вскочила, остановила ее и быстро вытащила из кармана платья флейту. Потом кивком отпустила прислужницу. Та, казалось, была рада, что Зиссель ничего больше от нее не хотела, и, склонив перед молодой целительницей голову, удалилась.

Менахем ел, срыгивал и спал, как и положено здоровому младенцу. Пока Лидия кормила его, он изучал ее своими темными глазами. Ее голос успокаивал его, как никакой другой, ведь Менахем слышал его еще в утробе. Лидия улыбнулась ему, поцеловала, приласкала и передала Зиссель, которая проделала все то же самое.