Родионов думал о том же: тысячи тонн груза — танки, снаряды, орудия — идут на запад, на фронт... Сложное дело — транспорт. Неужели нет выхода?
Машинист шагнул к топке и открыл дверцы. Пламя яростно билось в топке, и слышно было, как кипел сжатый в котле пар.
И вдруг, как-то странно взглянув на помощника, машинист приказал:
— Открывай все! Давай воздуха, сквозняку давай!
Родионов с недоумением смотрел, как открывали клапаны зольников и бункеров, как открывали окна и двери. Резкий ветер прохватил его до дрожи,— возможно, это была дрожь охватившего его волнения.
— Теперь давай уголь! Забрасывай! — командовал машинист.
В топку полетел уголь, багряное пламя постепенно меркло под пластом черного угля. Стало почти темно, но жар от открытого под угольным пластом огня не остывал. Едкий угар, ядовитые газы выбивались из-под пласта, покрывавшего пламя, но их прибивал сыпавшийся в топку уголь. А наверху был котел и в нем пар, сжатый до десяти атмосфер.
— Гляди, не зевай,— глухо сказал машинист.— Выдержу — хорошо, а не выдержу — тащи меня назад.
И он полез в топку и исчез в ее черном, дышащем жаром зеве.
Потекли мучительно долгие, бесконечные мгновения. В эти мгновения Родионов думал о том, что будет, если человек не выдержит адского жара и потеряет сознание в топке?
Человек делал свое дело. Кочегар, согнувшись, глядел в дышащую жаром бездну.
«А вдруг пар вырвет пробку? Что же будет?..» — мелькнула ужаснувшая Родионова мысль. И танкист, десятки раз видевший перед глазами смерть, сам едва не сгоревший в танке, почувствовал влажные капли пота на спине, между лопатками.
— Хватит...— прошептал он, точно его могли услышать там, в топке.
Наконец черный согнутый силуэт показался в зеве топки. Машинист почти упал на руки Родионову. Лицо у него заострилось и стало совсем черным от копоти. Он потянулся к открытой двери и глубоко, жадно вдохнул сырой воздух. Потом, отдышавшись, сказал:
— Готово. Можно ехать. Подвернул пробку.
— Машинист! — прерывающимся от радостного возбуждения голосом заговорил Родионов.— Слушай, машинист...
Машинист молча глядел на Родионова.
— Как твоя фамилия, товарищ машинист?..
— Чернихов.
— А какого ты депо?