— Небось, весь день ничего не ели.
— Нам из колхоза в поле присылали обед, я ела.
— Дадут вам ученики поесть. Костьке, чертенку, опять завтрак отдали, думаете, не знаю? Все будто нарочно делаете, чтобы окачуриться.
— Надоело, надоело. Замолчи,— сказала Софья Демидовна.
Прокофьевна ушла и стала швырять в коридоре поленьями и хлопать печной дверцей. А Софья Демидовна сидела, положив руки на подлокотники кресла, и внезапный сон закрыл ей глаза...
Она проснулась. Было тихо, совсем тихо. Значит Прокофьевна уже улеглась. Значит, уже ночь. Тихо, совсем тихо... только какое-то едва уловимое мерное шуршанье. Над головой. По крыше. Дождь...
Опять болела печень.
В маленькой лампе нагорел фитиль, свет был слабый, темный. Дождь усиливался. Если дождь будет и днем, с картошкой плохо... Ох, как болит печень. И никому, никому нет дела. Даже Прокофьевна улеглась.
Тоска охватила Софью Демидовну.
Наверно, завтра у нее разольется желчь. С каждым годом здоровье хуже. Жизнь идет к концу. Есть старики — на двадцать лет старше ее, а бодрые и здоровые. Она до времени перегорела в работе. Что было у нее, кроме работы? Ничего.
До революции она не могла выйти замуж: замужних учительниц не держали на службе. После революции было уже поздно: она поблекла, замужество уже не интересовало ее... И вот она сидит одна в дождливый вечер, у нее нет другого дома, кроме школы, и нет близкого человека, кроме Прокофьевны.
Дети, внуки... Какая это, должно быть, радость! Мама... Бабушка... Ее никто никогда так не называл. Для всех на свете она — Софья Демидовна.
Желчь разливалась, отравляя душу, окрашивая весь мир в больные, темные цвета...
«Кому я нужна?» — думала Софья Демидовна.
«Сколько поколений я подвела за руку к миру знания! Где-то все они сейчас? В средней школе? В вузах? На фронте?.. Вспоминают ли они меня? Вспоминают ли, что есть на свете такая Софья Демидовна, директор, учительница, придира, старый сухарь...»
«Сижу одна. И все вечера, оставшиеся мне, буду сидеть одна. Вот все так же будет шуметь дождь. Так же будет гореть лампа. На рассвете Прокофьевна загремит ведрами, ударит коромыслом в выходную дверь...»
Софья Демидовна тряхнула головой, подняла тяжелую, усталую руку и потянула газету со стола. Не надо думать. «От думанья ничего не будет»,— говорит Прокофьевна.
Чей-то большой портрет в газете, какой-то военный — вся грудь в орденах, два ряда орденов... Большая статья под портретом. Надо прочесть и завтра рассказать ребятам.
Софья Демидовна надела очки.
Хорошее лицо. Молодой — года двадцать два, не больше. Капитанские погоны... Иванов, Николай Иванов... Она стала читать статью.