— Паровое отопление нуждается в ремонте. Частичное остекление. Общая окраска помещений. У директора Дома есть мысль перекрасить зрительный зал под мрамор.
— Могучая мысль. И на все про все шестьдесят тысяч?
— Мы же знаем, как вы неохотно отзываетесь на наши просьбы,— кольнул Уздечкин.— В основном вложим наши средства.
— Откуда у вас средства?
— Молодежь предлагает отработать субботник.
— Так... А скажите, Федор Иваныч, почему вы у меня не просите денег на ремонт юнгородка? Не под мрамор, а просто — чтобы создать там человеческие условия жизни!
«Ага! — подумал Уздечкин.— Ну нет, тут не подкопаешься!»
— Мы занимаемся юнгородком,— сказал он.— У нас есть акт обследования комиссии, который мы на днях будем обсуждать.
— Обсуждать?! — обрушился на него Листопад.— Что вы, черт вас побери, будете обсуждать!? Степень активности членов комиссии? Или каким цветом крышу красить?.. Там же все отсырело, ребята пропадают от сырости! Мусор, грязь, у управхоза вот такая морда — дрыхнет, должно быть, по целым дням... Вы раковину видели, водопроводную, над которой они умываются? Трубы забиты,— до края грязная вода стоит! Это он, чтобы умыться, должен сначала всю эту мерзость вычерпать оттуда... Это — жилье? Вас бы поселить в таком жилье, товарищ председатель завкома, тогда бы вы занимались не престижем своим, не склоками, а занимались бы тем, чем нужно, чего ждут от вас рабочие!.. Вы публично в грудь себя кулаками колотите, кричите, что я вас подменяю, что я вам не даю вашу марку ставить на всем, что на заводе делается, а на поверку выходит, что если я лично не влезу в самое вот такое малюсенькое дело, то оно с места не двинется!
Черт бы вас побрал, кто этой раковиной должен заниматься, я или вы?.. Я вас спрашиваю: я или вы?
— Мы не перестаем заниматься бытом,— со страшной выдержкой сказал Уздечкин.— Весь наш жилищный фонд требует ремонта, а не только юнгородок. Мы отремонтировали три квартиры для семей фронтовиков, у нас двадцать семей остронуждающихся,— в конце концов не может завком охватить все сразу...
— А не можете охватить, так уходите — уступите место тем, которые могут!
Уздечкин презрительно смотрел в сторону. Настоящее, непритворное спокойствие вдруг овладело им. Вот куда клонит директор: чтобы Уздечкин ушел с поста. Ну, нет. Его не Листопад назначил: он избран членами профсоюза — тайным, прямым, всеобщим голосованием... Директору придется считаться с этим.
— Всеобщие трудности, за них завком не несет ответственности,— сказал он тихо.— У нас сотни заявлений, разбираем в порядке очередности... Вот намечен ремонт Дома культуры, делаем, что можем, для семей фронтовиков,— этим в первую, конечно, очередь, потому что это прямые иждивенцы завода...
Листопада затрясло.
— Слушайте,— сказал он,— вы мне этого слова не говорите. На заводе нет иждивенцев, ни прямых, ни косвенных. Есть дети завода, одни учатся, другие работают, но все они дети завода, все до единого,— и потрудитесь обо всех заботиться!.. Это я вам говорю как член профсоюза, как ваш избиратель, которому вы обязаны отчетом! Понятно? Да как на вас положиться,— заключил он,— когда вы в своей собственной семье не можете позаботиться о парнишке, не можете дать ему лад... Чего другим от вас дожидаться!..
Тяжело ненавидеть человека, с которым приходится работать вместе. Это началось, когда жена Листопада лежала в гробу. Уздечкин поймал себя тогда на подлой мысли, что вот-де и у Листопада такое же горе, вот и у Листопада жена умерла, есть же все-таки на свете справедливость... Он ужаснулся этой мысли, прогнал ее, постарался забыть...
Но больное самолюбие — а Листопад его не щадил — раздражалось изо дня в день. Организм отказывался бороться с этой болезнью. Силы падали. Уздечкин вышел от Листопада в состоянии мертвенной усталости и нервного оцепенения.
Листопад сказал начальнику соцбыта:
— Съездите в юнгородок, осмотрите дома, представьте смету на ремонт... И не так ремонтировать, чтобы главные дыры заткнуть,— добавил он, засверкав глазами,— а так, как вы бы отремонтировали собственную квартиру!