— Хорошо, я сейчас пойду. Я пересмотрю сроки строительства и, наверное, найду.
— Не сейчас, а передохните, на вас лица нет,— сурово одернул его Николай Кораблев.— На фронте за такое расстреливают. И вас бы следовало... только... только у меня нет такого инженера, как вы, черт бы вас побрал,— и накинулся на подошедшего Альтмана: — А вы почему не проявили настойчивости?
Альтман заговорил с остановками, как бы пробуя каждое слово на зуб.
— Да ведь... ведь он... Иван Иванович для меня авторитет.
— Авторитет? В таких делах авторитеты существуют только для дураков. А вы умный инженер. Зачем зря болтаете? — и, увидев Коронова, Николай Кораблев тепло улыбнулся, сказал: — Ну, Евстигней Ильич, не знаю уж, как и отблагодарить вас. Будут награждать нас орденами — первому попрошу орден вам.
— Сочту за благодарность большую,— явно гордясь своим успехом, ответил Коронов и, посмотрев на Варвару, сказал уже напыщенно, зная — в этом отказа не будет: — Варвара настоятельно просит меня обратиться к вам, Николай Степанович, чтобы ее, как у нее малое дите-двухлетка, с лесозаготовок перевести сюда в столовую. Работать будет как и полагается.
Варвара стояла рядом с Короновым и горячими глазами смотрела на Николая Кораблева.
— Да-а... Малое дите,— тоненьким голоском нарочито пропищала Люба и передернула плечами.
«Ух, какая она,— подумал Николай Кораблев, отворачиваясь от Варвары.— Еще подумают, шашни какие-то»,— но тут же снова посмотрел на Варвару строго и деловито и, давая всем понять, что ее поведение вовсе не трогает его, проговорил: — Что ж, это можно. Завтра пусть и переходит.
Надя, увязая в иле, перепрыгивая через канавки, подбежала к Николаю Кораблеву и, вынимая из кармашка пиджачка письмо, сказала:
— Радость-то какая, Николай Степанович. От Татьяны Яковлевны.
Письмо действительно было от Татьяны. Оно, потрепанное, надорванное в ряде мест, бродило где-то очень долго и только вот теперь, на сороковой день, попало в руки адресата.
«Коля,— писала Татьяна.— Я, мама и Виктор уходим. Я смогла с собой захватить только картину «Днепр». Ох! А от тебя давно нет писем. И как хотела бы я сейчас получить от тебя хоть строчку. Навсегда, навсегда, навсегда твоя Татьяна».
И то, что письмо где-то так долго бродило, и то, что в нем было сказано «уходим», так потрясло Николая Кораблева, что он, утопая в иле, пошел от котлована покачиваясь. А войдя в квартиру, не раздеваясь, повалился на диван и, задыхаясь, прошептал:
— Вот такой же страшный поток прорвался и в жизни. Война — страшный поток. Ах, Таня! Сколько тебе придется перестрадать! Уже сороковой день ты где-то,— и он так застонал, что из соседней комнаты выбежала Надя.
— Батюшки! — вскрикнула она.— Да у вас жилка на виске лопнет. Я сбегаю за доктором.
— Не надо! — хрипло кинул он.— Сейчас некогда страдать и лечиться... вся площадка у нас затоплена грязью. Приду поздно,— и, все так же пошатываясь, он вышел из квартиры.
Надя выбежала за ним, взяла его за руку, по-детски заглядывая ему в лицо, умоляя глазами, чтобы он остался дома. Он погладил ее по голове и жестко произнес:
— Страдания свои и ненависть свою, Надюша, мы ныне должны вкладывать в моторы.