Парень с большим именем

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я не о себе беспокоюсь, другие не будут стараться.

— Ничего, уломаем. А мало ли я делаю лишнего, что с меня по бригадирству не полагается?

— У нас водятся охламоны. — Лубнов перевел взгляд на Тансыка. — Почему ты компрессор выбрал? Экскаватор больше. Внушительная машина, почету больше на экскаваторе. — Лубнов усмехнулся, он предполагал, что Тансык сделал свой выбор не сознательно, не по желанию действительно учиться, а из тщеславия: какой, мол, я — на компрессоре работаю.

— Буду рвать горы.

— Да зачем их рвать! Пусть стоят!

— Рвать надо, строить дороги, орошать пески.

— Да ты прямо агитатор. Ну-ка, краснобай, бери вот тряпку! — Лубнов подал Тансыку замасленную тряпку. — Твоя первая обязанность — держать в чистоте машину.

Лубнов был одним из лучших машинистов: он по звуку определял, здорова машина или больна. Обычно сидел, курил и слушал. Уловит звук, которому не место в шуме здоровой машины, осмотрит, поправит и сядет снова. Больше всего он заботился о шуме машины и говорил:

— Шумит ладно, будь спокоен.

Его компрессор не знал поломок, простоев, всегда шел при полной нагрузке. Борискин поэтому и дал в ученики Лубнову Тансыка — лучшему учителю лучшего ученика.

Держать машину в чистоте было нетрудно, требовалось только усердие. У Тансыка оно было. Он все время ходил с тряпкой, подтирал, смахивал пыль. Лубнов убедился, что ученик старательный, и приступил к самому важному делу.

— Садись, — сказал он, — слушай!

Тансык притащил себе пустой бензиновый бак и сел.

— Сильнее вслушивайся, запомни голос машины, теперь она здорова, — поучал Лубнов. — Как заметишь новый голосок, хрипок какой-нибудь, свистик, шумок, значит, больна…

Тансык просидел с полчаса, ему стало скучно.

— Долго ли сидеть?

— А не знаю, может, до вечера просидишь. Ты заведи себе трубку, с трубкой сидеть веселей. Набьешь ее и сосешь целый час.

Лубнов, старый машинист, хорошо знал повадки машины. Он вовремя смазывал ее, чистил, немедленно исправлял недостатки и поломы. Машина, как бы ценя эту внимательность, работала без перебоев, не беспокоила машиниста свистами и хрипами. Лубнов так освоился с делом, что половину времени был совершенно свободен — сидел, курил, почесывал голову. Почесывать голову было у него давней привычкой. Волосы Лубнова, захватанные руками, торчали клочьями, блестели и воняли каким-то сложным запахом, который включал в себя запах бензина, мазута, мыла и пота.

Тансык уловил свист, которого он раньше не замечал в голосе машины.

— Правильно, — прогудел Лубнов, — пойдем искать изъян.