— Выгонять нельзя, об этом и разговор бросьте! — сказал твердо Шумков. — Все жить могут.
— Товарищ Шумков, нельзя так жить, пусть будет Ерошка, как все.
— Ах, Аверьян, чего ты захотел? Теперь свобода, и всякий может быть сам по себе. Жизнь никому не установишь.
— Чего там зря молоть с Аверьяном, поговорим лучше о деле — о переделе земли, — опять начал Илюшкин отец.
— Давай, пора!
— Знамо!
— Конечно!
Много набралось голосов за передел, и как ни вертелись Аверьян со святым братцем Марком, а передел было решено сделать. И на той же неделе размеряли землю, дали надел и Ерошке.
Нашлись такие мужики, которые стали на Ерошкину сторону.
— Парень вовсе не дурак, зря мы невзлюбили его.
Шла холодная, пуржливая зима. В горах редко бывает затишье, то из ущелий низом потянет знобкий сквозняк, то с каменных высот упадет, завьюжит непроглядный буран.
Ерошка часто сидел дома, один на один с тетушкой Серафимой. Глуховатая, она была плохим собеседником, но в такие дни парень был рад и ей. Не зря говорится: на безрыбье — и рак рыба, на безлюдье — и с глухим можно поговорить.
— Тетушка Серафима, землю дали мне. Что я с ней, куда ее? — кричал он старушке в ухо.
— Это уж ты сам как знаешь, — шамкала она. — Мне ничего уж не надо. Я скоро уж к дедушке.
— А я на завод. В Хохловке на всю жизнь не останусь, нет. Вот дом тебе надо подремонтировать и половину отдать пионерам под читальню. Скоро у нас будут пионеры. Отдадим, согласна?
— Это уж ты сам уж… — Не перечила Серафима и тут.
— У Аверьяна Мамина лавка совсем пустая стоит. Там сделаем клуб. Хорошо будет, тетушка?
— Это уж ты уж сам гляди! Я согнулась, одни свои ноженьки вижу. А ты молодой, прямой, зорче мово видишь. Вот и гляди. Вам, молодым, жить-то.
РАССКАЗЫ
ГОВОРЛИВЫЙ