— Нет, эту нельзя, эту никому. — И Яшка вложил записку обратно. — Дай еще!
Попугай вытянул билетик с созвездием Большой Медведицы.
— Ладно, молодец, если попросит кто, особливо из белых, тащи ему такую же. Дай еще!
Попугай выкинул комиссарову.
— Попка, нельзя эту!.. Погляди, запомни ее. Запомнил? Понюхай, вот-вот, не вороти нос. Для революции это, ты, попка-красноармеец. Кра-сно-арме-ец… Эту нельзя. Давай еще!
Попугай упрямился.
— Ты что? Ну, ну, браток, товарищ попочка, — ласково уговаривал Яшка и гладил птицу.
Попугай снова выбросил записку комиссара.
— Да нельзя эту. Запомни, что нельзя! — Яшка ударил птичку по голове.
Попугай начал всаживать записку обратно в ящик.
— Вот так, в ящике и быть ей надо. Ты думаешь, комиссарову надо. Никому ее, окромя красных, и белым ни-ни! Ну, давай другую.
Попугай вытянул записку до половины и покачал головой: нельзя-де.
— Правильно, прячь ее. Ты умница, попка, — похвалил Яшка. — Ну, попробуем.
Попугай начал выбрасывать билетики один за другим, но всякий раз обходил записку.
— Ее дай! — попросил Яшка.
Попугай покачал головой.
— Верно, попка, ее нет, не даешь никому… и мне нельзя.
За ночь Яшка выучил попугая отличать записку комиссара от билетиков и не выбрасывать ее.
— Красный ты, хохол-то огонь. Идем утром… Чтобы ни-ни…
Попка вспрыгнул на плечо Яшке и начал чистить клювом его волосы. Парень говорил ему: