— Два дня не был, мамка там.
— Ничего твоей мамке не сделается.
И Яшку не пустили. Был сильный бой.
Когда Яшка попросил не стрелять, дать ему перебежать, над ним посмеялись.
— Уходи в город и здесь не шатайся!
Захныкал Яшка и пошел в свой подвал.
Казань торговала вовсю. Под пулями и ядрами были открыты магазины и лавки.
— Не по нас бьют, в крепость, — говорил торговец, у которого Яшка за два билетика купил хлеба. — Недолго красные баламутили жизнь. Пыжатся, думают вернуться. Не дадут наши, каюк красным.
Город метался испуганными огнями. Они освещали мужчин, убегающих с позиций, бандитов и воров, ломающих склады; освещали маленьких, беспризорных сирот, которым негде было ночевать, и они слонялись по городу. Яшка без цели шел по улицам. Птичка сидела у него за пазухой, она боялась снарядных огней и грохота.
Яшка видел, как снаряд ударился в ворота и пламенная вспышка вплоть до труб осветила ближайшее здание. Когда рассеялся дым от снаряда, он подошел к разбитым воротам. В подъезде лежала старуха с рассыпанными дровами, кирпичный щебень придавил ей ноги.
— Что, бабушка, жива? — спросил парень.
Старуха не ответила.
Двое сошлись под фонарем и встретились взглядами, не могли отвести их, стояли в двух шагах. Видел Яшка, как непонятное ему, страшное легло на их лица. Враги узнали друг друга — поднялись две руки. Два выстрела, но упал один, а другой взял револьвер убитого и ушел в темную смятенную ночь.
Утром Яшка подошел к белому фронту. Белые дремали у баррикады, преграждавшей вход красным от Волги. Яшка подбежал к ним.
— Дяденька, пусти в Услон! — попросил он.
— Чего запыхался? — спросил усталый, замученный солдат.
— Собака вот бешеная, чуть отбился. — Яшка показал на Черныша, который крутился около него.
— Ку-да бежишь?
— Мамка в Услоне.
— Проходи! — махнул солдат.