— Я теперь заниматься буду, — поспешил Сергунька.
— Хорошая работа. Позови отца. Где он?
Отец Сергуньки стоял в народе и недоуменно пожимал плечами: он не знал, хвалить ли сына или немедленно прибить. Он бы предпочел прибить: хвалить, может, не за что, а прибить все лучше, впредь пригодится.
— Николай Меркулыч, сын-ат, сын-ат… художник, — заговорил учитель, явно радуясь. — Что сделал, а? Удивление, прямо удивление!
И школьники и взрослые толпились вокруг Сергунькиного сна. Школьников особенно забавляли кони. Каждый имел свою осанку: один стоял на дыбах, другой, изогнувшись кольцом, намеревался хватить зубом своего товарища по-дружески за холку.
Взрослых дивили матрешки: не глупые, на одно лицо, какие выходят из-под машин, а прямо живые. Они водили хоровод и пели. Запевала была выше прочих, она приподняла голову, и было видно, что выводит протяжное высокое колено. Две другие украдкой шептались и передавали из рук в руки что-то, быть может письмо от дружка. Одна матрешка поперхнулась, и лицо ее было преуморительно сморщено: она хотела удержать неудержимый кашель.
В сгорбленном старике с растрепанной бородой узнали дедушку Меркула. Видно было, что над хороводом дует ветерок, отчего березка легонько склонялась в одну сторону. Дедушка Меркул прижмурился и лукаво улыбался, точно хотел сказать: «Радуйтесь, коньки и девушки, что сделали вас такими хорошими. А вот захотим и переделаем в уродцев, мы со внучком все можем».
— У кого ты научился, бездельник? — спросил отец Сергуньку.
— У дедушки и сам. Я это во сне видел: и коней, и матрешек, и дедушку.
— Так-таки и видел?
— Так и видел, сам вовсе не много придумал.
Все, кто приходил на школьную выставку, подолгу останавливались у Сергунькиного сна, хвалили парня и толковали:
— От дедушки сноровку перенял. В свои-то годы Меркул и рассмешит игрушкой, и плакать заставит. От заказов не знал как отбиться. Это он в старости разучился, руки не те.
Приходил поглядеть на работу внука и дед Меркул, обошел ее со всех сторон, квакнул старческим довольным смехом и молвил:
— Обогнал деда-то, перерос.
Узнал, что на «сон» есть покупатели, дают сто рублей, посоображал что-то, отозвал внука в сторону и шепнул:
— Теперь ты работай, а я играть буду. Народ-то не совсем дурак, понимает.
В часы, свободные от школы, Сергунька резал из дерева, лепил из глины. Ему ничуть не мешала фабрика своими тысячами одинаковых матрешек и коньков. У фабрики покупали кто хотел подешевле, у Сергуньки — кто хотел поинтересней.
Резал и дедушка Меркул. Он не мог жить без этого, но торговлю игрушками бросил.
Перед ним стоял Сергунькин сон, внук не продал его, а подарил деду. И Меркул, глядя на него, истинно, без всякой зависти, радовался, что ловкость его рук, умение оживлять мертвое дерево и глину перешли к Сергуньке, и частенько говаривал:
ebooksa