Полное собрание творений

Такова встреча с Богом, когда исчезают стены и [человек] вдыхает другой воздух, [воздух] разума, свободный, наполненный благоуханием рая. Потом снова мало-помалу отходит облако благодати и застывает глиняный [человек,] как воск, и возвращается в самого себя, как будто вышел из бани: чистый, легкий, сияющий, изящный, сладкий, мягкий, как вата, и полный мудрости и ведения. Но тот, кто хочет сего, должен шествовать к смерти каждый миг.

Письмо 26-е

Сестра в Господе и благоговейнейшая игумения, молюсь о твоем здравии, драгоценном для твоих сестер.

Благословенная Старица, сегодня получил твое письмо и прочитал его. Поскольку ты мне пишешь, что [от моего ответа] будет польза, поверю и я твоим словам и откажусь от своей воли, желая, чтобы каждое слово пошло вам на пользу и для спасения души. Итак, отверзи свой слух и прими мои слова.

Мы, сестра моя, когда пришли на Святую Гору, не затворились в одном доме, как обыкновенно поступают многие. Но мы стали искать, звать, плакать. Не пропустили ни горы, ни дыры, ища непрелыценного наставника, чтобы услышать слова жизни, а не праздные и тщетные. Так вот, не осталось ни одного старца-пустынника, от которого мы не получили бы хоть каплю пользы.

Один, девяностолетний, рассказывал нам, что жил на одной вершине семнадцать лет. И ударяли [туда] молнии и разрывали на нем одежду. А он проявлял предельное терпение.

Другой нам рассказывал, что довелось ему дать антидор нагим святым подвижникам, которые были невидимы[120].

Третий — что причащал их, служа в полночь.

Еще один [рассказывал,] что он русский и много лет жил на вершине. И каждые десять лет спускался оттуда и встречался с другим пустынником. И он нам сказал, что как раз в то время, когда мы там были, он ждал его. И мы тоже должны были его увидеть. Но, по-видимому, тот умер в пустыне.

Все они благоухали, как святые мощи.

И когда я это слышал, разгорался во мне огонь еще больше. Так вот, я спрашивал, как они едят, как молятся, что видели, что поняли, что видят, умирая.

Один, когда отходила душа, видел Богородицу, другой ангелов. Случается и ныне такое, когда перед смертью видят видения, — Бог [так устраивает,] чтобы забрать их с миром.

Поэтому я, как только слышал о чем-нибудь таком, бежал туда с жаждой видеть и слышать, что они будут говорить, когда станут умирать.

И от этих святых я получил чин и устав, как мне идти в своей жизни. Они меня наставили. От себя я не говорю ничего.

Знал я и дом того старца, о котором вы говорите, — лудильщика, того, кто ловил рыбу, отца Неофита, делавшего нательные кресты, и многих других. Но я смотрел, где есть жизнь, где я могу приобрести пользу душе. Ведь уйдут сокровища в сокровищницы Божии и наступит голод, когда не будет слышно слово Божие[121]. Светильники угасают. И мы идем во тьме осязаемой. Слово о том, как спастись, редко слышится. Только злословие и осуждение. Один желает учить другого. Иной хочет свою слабую жизнь выдавать за исполнение Евангелия, как продолжение жизни отцов. Великая боязнь искушений и непомерная похвальба на словах.

Но давай оставим окружающих, благословенная Старица. Они — как каждый живет, так и проповедует. Так видят, так говорят. Все правы.

Когда кто-нибудь потеряет свою дорогу, потому что уклонился и другой дороги не знает, тогда хочет, чтобы все шли так, как идет он. А если кто-нибудь ему скажет, что есть и другая дорожка, покороче, то ответит: «Ты прельстился! Другой дороги нет», ибо он ее не знает. Поэтому он прав. То, что он видит, то, как он думает, — то он и говорит и [так] судит, от себя.

Сейчас, так как мы затворились, чтобы безмолвствовать, — ибо этому научены с [самого] начала — все настроены против меня. Или, скорее, это действует искуситель, которому не по нраву видеть, что кто-то в роде нашем заботится о том, чтобы спастись. Так вот, его да упразднит Господь, а братьям да будет прощено то, что они говорят и как судят.

Я же всё оставляю на Бога. И учусь терпеть всё, что происходит, безропотно. Однако давай поговорим сейчас об Иисусовой молитве, о которой ты спросила.

Я считаю, добрая моя Старица, что ты себя очень обижаешь. Столько забот — это не для тебя, твое призвание — безмолвие. Итак, если хочешь меня послушать, я считаю, что хорошо бы нам установить меру деланию и безмолвию, перемежая одно с другим. Ведь когда нет безмолвия, благодать не пребывает [с человеком]. А без благодати человек — ничто.