Пятая колонна. Рассказы

– Но ты подумай о тех, кто умер, далеко от дома, в проигранных боях.

– Они шли туда не умирать. Они шли сражаться. То, что они погибли, – несчастный случай.

– Но неудачи! Мой брат погиб в провалившейся операции. Чучо погиб в провалившейся операции. Игнасио погиб в провалившейся операции.

– Это частность. Иногда мы получали задание сделать невозможное. И многое из того, что казалось невозможным, мы делали. Но иногда фланг не поддерживал атаку. Иногда не хватало артиллерии. Иногда нам приказывали атаковать недостаточными силами – как при Селадасе. Такое часто кончается неудачами. Но в целом это неудачей не было.

Она промолчала, он закончил есть.

Ветер, шевеливший листву, свежел, на террасе стало холодно. Он сложил тарелки в корзинку и вытер рот салфеткой. Потом тщательно вытер руки и обнял девушку за плечи. Она плакала.

– Не плачь, Мария, – сказал он. – Что случилось, то случилось. Мы должны думать о том, что делать дальше. Дел много.

Она ничего не ответила, в свете уличного фонаря он видел, что она смотрит прямо перед собой.

– Пора кончать со всей этой романтикой. Этот дом – пример такой романтики. Мы должны остановить террор. В дальнейшем мы должны действовать так, чтобы никогда больше не попасть в ловушку революционного авантюризма.

Девушка по-прежнему молчала, а он смотрел на ее лицо, которое вспоминал все эти месяцы, как только появлялась возможность мысленно отрешиться от работы.

– Ты говоришь как по писаному, – сказала она. – Не по-человечески.

– Прости, – сказал он. – Просто это урок, который я хорошо усвоил. И знаю, что это должно быть сделано. Для меня это реальней, чем все остальное.

– А для меня нет ничего реальней погибших, – сказала она.

– Мы чтим их память. Но не они важны.

– Опять как по писаному, – рассердилась она. – У тебя вместо сердца – книга.

– Мне жаль, Мария. Я думал, ты поймешь.

– Все, что я понимаю, – они мертвы, – сказала она.

Он знал, что это неправда, потому что она не видела их мертвыми, как видел он: под дождем в оливковых рощах Харамы, в жару под обломками разрушенных домов в Кихорне, на снегу под Теруэлем. Но он понимал: она винит его за то, что он жив, а Висенте мертв, и внезапно – крошечным безотчетным уголком своей души, который, как оказалось, был еще жив, хоть Энрике и не осознавал этого, – он почувствовал себя глубоко обиженным.

– Тут была птица, – сказал он. – Пересмешник.

– Да.