Доктор поднялся и поставил дробовик в угол за комодом.
– Ты уходишь, дорогой? – сказала жена.
– Пройдусь, пожалуй, – ответил доктор.
– Если встретишь Ника, передай, что его хотела видеть мама, – попросила она.
Доктор вышел на крыльцо, хлопнув сетчатой дверью. Услышал, как ахнула жена.
– Прости, – сказал он под ее окном с закрытыми жалюзи.
– Все в порядке, дорогой, – ответила она.
Под палящим солнцем он вышел за калитку и по тропинке углубился в тсуговый лес. Даже в жаркий день там было прохладно. Он нашел Ника, который сидел, прислонившись к дереву, и читал книгу.
– Мать хочет видеть тебя, – сказал доктор.
– Я хочу пойти с тобой, – ответил Ник.
Отец посмотрел на него.
– Ладно, пошли, – сказал он. – Дай мне книгу, я положу ее в карман.
– Папа, я знаю, где живут черные белки, – сообщил Ник.
– Что ж, – ответил отец, – пойдем посмотрим.
Революционер[104]
В 1919-м он путешествовал по железным дорогам италии, возя с собой кусок промасленной ткани, который получил в штаб-квартире партии. Надпись несмываемым карандашом гласила, что этот товарищ сильно пострадал от белых в будапеште, и призывала других товарищей помогать ему всеми доступными способами. Он использовал эту тряпку вместо билета. Он был очень застенчив и молод, и бригады проводников передавали его друг другу. У него не было денег, и проводники кормили его позади стойки в станционных закусочных.
Он был в восторге от италии. Прекрасная страна, говорил он. Люди такие добрые. Он побывал во многих городах, много гулял, повидал много картин. Купил репродукции джотто, мазаччо и пьеро делла франческа и носил их завернутыми в выпуск «аванти». Мантенья ему не понравился.
Он явился в партийное отделение в болонье, и я взял его с собой в романью, где должен был встретиться с одним человеком. Поездка оказалась приятной. Стояло начало сентября, и в сельской местности царила благодать. Он был мадьяром, очень милым и очень застенчивым юношей. Люди хорти ужасно с ним обращались. Он немного рассказал об этом. Несмотря на венгрию, он верил в мировую революцию.
– А как дела у движения в италии? – Спросил он.
– Очень скверно, – ответил Я.