– А много его надо, чтобы отравить человека? – спросил Оплачко, не отвечая на её вопрос.
– Щепотку! – воскликнула Самойловна. – Да какую там щепотку! Вы знаете его дозировку? Ноль – ноль – ноль – ноль – пять.
– А что значат эти нули? – спросил Оплачко.
– Четыре нуля! – воскликнула Ида Самойловна. – Неужели вы не понимаете?
– Что такое два нуля я понимаю, – пошутил Евдокимов. – Но четыре…
– Словом, это яд, сильнейший яд – повторила Ида Самойловна. – И я вас предупреждаю, что вы обязаны держать его за семью замками!
Из аптеки Евдокимов и Оплачко опять пошли в прокуратуру.
На этот раз Матвеев ждал их с нетерпением.
– Обнаружили что-нибудь? – спросило он.
– Обнаружили, – сказал Оплачко и подал ему жестянку.
– Это что? – опросил Матвеев.
– Яд, которым был отравлен Савельев, – сказал Оплачко.
– Ну, рассказывайте, – сказал Матвеев.
Оплачко рассказал, как и где была найдена жестянка.
– Почему же вы не арестовали Прибыткова? – спросил Матвеев. – Результаты обыска дают основания…
– Нет уж, товарищ Матвеев, – вмешался Евдокимов. – Я прошу вас не портить мне следствия. Теперь за него отвечаю, прежде всего, я. Надзирать надзирайте, но работу портить не надо.
– Вы, я вижу, вроде Пронина, – упрекнул его Матвеев. – Во что бы то ни стало хотите выгородить Прибыткова.
– Я никого не выгораживаю и не загораживаю, – сказал Евдокимов. – Но я никому не хочу сносить, походя, голову.
– Вы слишком чувствительны, – сказал Матвеев. – Для работника карательных органов это порок.
– Да, я чувствителен, – согласился с ним Евдокимов. – Но я думаю, что это моё достоинство. Работник советских карательных органов, по – моему, обязательно должен быть чувствителен, это и отличает его от работников карательных органов в капиталистических странах, где безучастность вменяется им в обязанность. Если я ищу и нахожу преступников, то именно потому, что я сочувствую людям и хочу их обезопасить от всякой мерзости, я работаю не против людей, а для людей.