— Чудесно… Ну а здесь?
— Как можете видеть, мадам, здесь показан апофеоз короля Генриха IV…
Мария Медичи поморщилась и выпятила нижнюю губу:
— Странно, я же уже заказала вам серию картин, посвященных королю… И тогда зачем тут это… Ведь возникает некоторая двусмысленность… Кстати, а когда вы планируете все закончить?
Рубенс весь напрягся.
— Мадам! Ваше Величество! Вы должны понять, что это огромный труд, и в моей мастерской в Антверпене, где у меня почти три десятка помощников и учеников…
— Перебирайтесь в Париж, — перебила его Мария Медичи, — и работайте с таким числом людей, которое вам только может понадобиться! Даю вам полгода!
— Всего полгода? Но смилуйтесь!
— Не умоляйте понапрасну, месье Рубенс! — отрезала Мария Медичи. — Подумайте лучше о том, что ваши прекрасные творения вознесут вас на самую вершину славы…
И Рубенс справился с поставленной задачей. Ему просто ничего другого не оставалось, как справиться. Спорить с женщинами — это все равно, что черпать воду решетом. С такими же женщинами, как Мария Медичи, спорить было вообще бесполезно…
После приема в украшенном Рубенсом Люксембургском дворце Мария Медичи и Анна Австрийская сопровождали Генриетту и приехавшего за ней герцога Бекингема до Амьена, где красавец Бекингем и Анна ухитрились остаться наедине и дать повод заговорить об их увлеченности друг другом.
Последствия этой истории, хорошо известной по произведениям Александра Дюма, оказались не самыми приятными для французской королевы, Бекингему запретили появляться во Франции, и это зародило в душе у Анны глубокую антипатию к кардиналу де Ришелье, который был, как она считала, главным виновником всей этой провокации.
Тем не менее отношения с Англией были установлены, но это явно не предполагало улучшения отношений с Испанией. В результате кардиналу пришлось тонко балансировать между необходимостью уважать происпанские чувства в окружении Марии Медичи и растущей заинтересованностью в союзе с англичанами. Англия и Испания в то время просто ненавидели друг друга, и, несмотря на всю свою хитрость, кардиналу так и не удалось примирить две эти противоречащие одна другой цели. В результате отношения Франции с Англией в 1625 году стали ухудшаться (тем более что стало ясно, что брак Генриетты и Карла никуда не годится).
Положение стало совсем драматическим, когда ухудшились отношения и с Испанией, недовольной франко-английским браком.
Обстановка во Франции также начала обостряться. Число недовольных правлением кардинала де Ришелье росло, капризная и непредсказуемая Мария Медичи по обыкновению поддержала оппозицию, и это вновь стало угрожать единству королевства.
Кардинал де Ришелье чувствовал, что наступил решающий момент его политической карьеры: на него одновременно навалились и груз королевского доверия, и ощущение все увеличивающегося разрыва между его собственным политическим мышлением и взглядами Марии Медичи, уходящими корнями в оголтелый католицизм.
Раньше он озвучивал свои идеи голосом Марии Медичи. Теперь он аналогичным образом строил свои отношения и с королем. Уладить все это было крайне сложно, тем более что Людовик был склонен всегда и во всем отстаивать свою независимость от матери.
Пока суд да дело кардинал де Ришелье стал первым министром Людовика XIII. (На этом посту он бессменно пробудет восемнадцать лет, три месяца и двадцать дней, вплоть до самой своей смерти.)
Оказавшись на новом посту, он еще раз оглядел безрадостную картину: внутренняя разобщенность страны, слабость королевской власти при наличии мощной оппозиции, истощенная казна, непоследовательная, пагубная для интересов Франции внешняя политика. Как исправить положение? На этот счет у него были совершенно определенные намерения, но это уже тема для совершенно другого повествования.
А что же в это время делала Мария Медичи?