Жизнь Марии Медичи

«Среди людей, низких душой, такое поведение является обычным, однако недостойным истинного мужества».

Видимо, сам он считал себя вполне достойным и мужественным. На самом деле, не обладая еще реальной властью, но, стремясь к ней, он вел себя, как слуга двух господ, одновременно прислуживая и «нашим», и «вашим» в надежде, что кто-то рано или поздно победит и он тогда сможет сказать, что только и мечтал об этом и всячески поддерживал именно это. Как любил говорить Наполеон, неограниченная власть не нуждается во лжи. У Армана Жана дю Плесси неограниченной власти еще не было, и он во лжи очень нуждался. В принципе он был прав: цель оправдывает средства, а большая цель оправдывает не самые приглядные средства.

Марию же Медичи в Блуа лишили практически всего. Если вдруг оказывалась вакантной какая-либо должность, ей не позволяли награждать ею своих людей. Если освобождался какой-либо пост в областях, коими она «распоряжалась», то его отдавали тем, кого она любила менее всего.

Вместо дю Плесси, например, к ней приставили некоего господина де Руасси. В своих «Мемуарах» кардинал де Ришелье потом писал, что «это было сделано против ее воли, дабы он шпионил за всеми ее делами». Можно подумать, что сам он не занимался тем же самым…

Господин де Руасси отмечал всех, кто входил к королеве-матери. Никто не мог побеседовать с ней без того, чтобы он не осведомился о теме беседы. Он приставлял к ней ненавистных ей слуг, которые охотно свидетельствовали против нее. Естественно, все это делалось под прикрытием магической формулы: «Такова воля короля».

Королева-мать обращалась к сыну, но ей каждый раз отвечали, что король ничего объяснять не намерен. В принципе короли, действительно, не обязаны разъяснять подданным свои решения. В этом, собственно, и заключается их величие, однако в те времена этим уж слишком злоупотребляли.

Что касается Армана Жана дю Плесси, то он пробыл в Люсоне до 7 апреля 1618 года, а потом получил приказ, инспирированный никогда не верившим в его благие намерения герцогом де Люинем, выехать в ссылку в Авиньон, который тогда еще не входил в состав Франции, а был под властью римского папы.

Рим, как вариант места ссылки, был отвергнут по причине того, что предоставлял слишком большой простор для возможных интриг. Будущий кардинал «поспешно» покинул Люсон и потратил почти месяц на то, чтобы пересечь Францию с запада на восток. От Люсона до Авиньона по прямой — 550 километров. Потратить на такую дорогу месяц — это надо было постараться. Впрочем, недаром же древние говорили, что торопиться надо медленно. Папская курия, с которой это перемещение даже не обсуждалось, была явно недовольна тем, что светская власть удалила епископа из его епархии, но в то же время опасалась быть втянутой во внутрифранцузские политические раздоры.

Итак, Мария Медичи оставалась в Блуа, а Арман Жан дю Плесси оказался в Авиньоне.

Как пишет биограф кардинала де Ришелье Энтони Леви:

«В начале 1619 года карьера дю Плесси достигла своей низшей точки, пусть даже его опала, как и у королевы-матери, была относительно мягкой. Ему было 34 года. Двор пренебрежительно называл его “Люсоном” и считал не более чем провинциальным епископом. Он был полезен несколько недель, в течение которых помогал королеве-матери обустроиться в изгнании, но эта деятельность, равно как и близость к Кончини, также делали его вызывающей подозрения, предположительно инакомыслящей и потенциально опасной фигурой для герцога де Люиня, который систематически унижал Марию Медичи. Хотя опасность, которую дю Плесси представлял для королевского фаворита, казалась не столь значительной и уравновешивалась возможностью того, что он мог принести пользу в любых переговорах с Марией Медичи, все-таки де Люинь предпочел отправить его в Авиньон и забыть о нем.

Мы можем лишь приблизительно представить, каково было душевное состояние дю Плесси в то время. В Люсоне он целиком посвящает себя роли епископа-реформатора, церковного писателя и католического полемиста. Даже после своего фиаско, закончившегося отъездом в Авиньон, он мог вполне обоснованно надеяться на выдающуюся карьеру церковного деятеля. Однако опала была вполне реальной, а регулярные отказы, которые он получал в ответ на свои просьбы о возвращении, — угнетающими. В конце концов, он уже успел вкусить чувства глубокого удовлетворения, которое ему доставило пребывание в Государственном совете, а опыт подсказывал ему, что его практические навыки как в политике, так и в дипломатии были гораздо более высокого уровня, нежели те, которые он проявлял, когда на первых порах навязывал свои услуги только что овдовевшей регентше. С другой стороны, он должен был понимать, что изгнание, которому вряд ли суждено было продлиться вечно, все-таки оставляет ему некоторую свободу выбора.

У него не конфисковали имущество, и худшее, чего мог ожидать дю Плесси, — это оставаться не у дел до тех пор, пока не рассеется недоверие де Люиня, а это, несомненно, должно было произойти после того, как со временем королева-мать и ее сын примирятся друг с другом. Даже если бы де Люинь стал противиться возвращению дю Плесси в обозримом будущем, папа не мог бесконечно терпеть изгнание епископа, мешавшее ему выполнять свой пастырский долг, особенно учитывая заметную роль, которую дю Плесси, пусть и недолго, играл в делах своей страны».

* * *

Между тем молоденький Людовик XIII в действительности не имел ни ума, ни желания для того, чтобы самому заниматься государственными делами.

Франсуа де Ларошфуко в своих «Мемуарах» характеризует его так:

«Король Людовик XIII отличался слабым здоровьем, к тому же преждевременно подорванным чрезмерным увлечением охотой. Недомогания, которыми он страдал, усиливали в нем мрачное состояние духа и недостатки его характера: он был хмур, недоверчив, нелюдим; он и хотел, чтобы им руководили, и в то же время с трудом переносил это. У него был мелочный ум, направленный исключительно на копание в пустяках, а его познания в военном деле приличествовали скорее простому офицеру, чем королю».

В результате король полностью попал под влияние герцога де Люиня, который фактически заменил собой убитого Кончино Кончини, фаворита Марии Медичи.

По совету герцога де Люиня Людовик XIII вернул старых министров: Никола Брюлара де Силлери, Николя де Вилльруа, Пьера де Жаннена и других.

Со временем герцог де Люинь получил самые высокие титулы и даже вознамерился породниться с самим королем, женившись на его сводной сестре, на Екатерине-Генриетте, незаконной дочери Генриха IV и Габриэль д’Эстре, родившейся в 1596 году. Но этот дерзкий брак все-таки не состоялся, и фавориту в 1617 году пришлось удовольствоваться другой женой, которая впоследствии стала весьма известной особой. Это была юная, богатая, изумительно красивая и авантюрная Мария де Роган де Монбазон, дочь герцога де Монбазона, владевшего огромными землями в Бретани и Анжу.

После смерти герцога де Люиня в 1621 году король вышлет ее из Парижа, но через некоторое время она вернется, выйдя замуж за Клода Лотарингского герцога де Шеврёз. Став главной фрейлиной и ближайшей подругой Анны Австрийской, она отдаст много сил борьбе против короля и кардинала де Ришелье, став одной из центральных фигур в водовороте придворных интриг Франции первой половины XVII века.