Жизнь Марии Медичи

«Уже тогда говорили о размолвке между королевой-матерью и кардиналом де Ришелье и предугадывали, что она должна привести к весьма значительным последствиям, но предугадать, чем это все завершится, было еще нелегко. Королева-мать поставила короля в известность, что кардинал влюблен в королеву, его супругу. Это сообщение возымело действие, и король был им чувствительно задет. Больше того, казалось, что он расположен прогнать кардинала и даже спросил королеву-мать, кого можно было бы поставить вместо него во главе правительства; она, однако, заколебалась и никого не решилась назвать, то ли опасаясь, как бы ее ставленники не оказались королю неприятны, то ли потому, что не успела договориться с тем, кого хотела возвысить. Этот промах со стороны королевы-матери явился причиной ее опалы и спас кардинала. Король, ленивый и робкий, страшился бремени государственных дел и не желал потерять человека, способного снять с него этот груз».

Кардинал же, получив в свое распоряжение достаточно времени и все необходимые средства, сумел рассеять ревность короля и оградить себя от происков королевы-матери. При этом, по словам Франсуа де Ларошфуко, «еще не чувствуя себя в силах сломить ее, он не упустил ничего, что могло бы поколебать ее положение. Она же, со своей стороны, сделала вид, что искренно помирилась с ним, но ненависть к нему затаила навсегда».

Шанс для решительного отмщения представился кардиналу де Ришелье в 1630 году, когда король едва не умер от дизентерии. По свидетельству все того же Франсуа де Ларошфуко, король тогда занемог «настолько опасно, что все сочли его болезнь безнадежной».

В самом деле, 22 сентября у короля поднялась температура, и он был уложен в постель. Жар усиливался, и ежедневные кровопускания ничего не могли с этим поделать. Мария Медичи не отходила от постели больного, и доктора начали опасаться за его жизнь. Людовик попросил своего духовника сказать, не умирает ли он, и отец Сюффрен дал ему понять, что некоторые основания для беспокойства есть. Король исповедался и попросил о последнем причастии.

29-го Людовику стало еще хуже, и он приготовился к смерти, помирившись с матерью и попросив передать своим подданным, что просит у них прощения. Доктора были уверены, что он доживет до следующего дня…

Все вокруг только и говорили, что во всем виноват кардинал де Ришелье, что это он подверг опасности жизнь короля, настояв на экспедиции в Италию. Все гадали, каким будет состав Совета после смерти короля и восшествия на престол Гастона. Сможет ли Анна Австрийская выйти за него замуж? Будет ли Ришелье отправлен в ссылку, заточен в тюрьму или же казнен?

Удивительно, но после этого у Людовика вдруг началось стремительное выздоровление.

* * *

Когда королю стало лучше, Мария Медичи попыталась поговорить с ним. Для поддержки она взяла с собой Гастона, предварительно «накачав» его наставлениями типа «Будь тверд, дорогой мой мальчик» или «Мы знаем, чего хотим, и, клянусь Богом, мы добьемся этого». «Я буду тверд, как скала», — пообещал Гастон. Как же они были похожи друг на друга в этой своей мстительной решимости уничтожить ненавистного им кардинала де Ришелье!

Людовик после болезни еще чувствовал себя очень слабым. Когда он появился, Мария Медичи шагнула навстречу ему, и они холодно поприветствовали друг друга.

Гастон поцеловал старшему брату руку так небрежно, что это выглядело оскорблением. Лицо короля покраснело, и он неловко застыл на месте в окружении своих придворных, ожидая, что скажет Мария Медичи.

— Мне бы хотелось поговорить в кругу семьи — как мать с сыном или брат с братом. С разрешения Вашего Величества, конечно…

— Да, да, я понимаю, — устало ответил Людовик. — Но, прежде чем мы начнем, мадам, прошу вас усмирить ваше воинственное настроение. Я вижу по вашему лицу, как вы озлоблены. Вижу, как дуется Гастон. Клянусь Богом, я сыт по горло вашими сценами!

Король опустился в кресло и, окинув внимательным взглядом своих близких, уставился на собственные туфли, что делал неоднократно в минуты сильного стресса. Мария подошла к нему. Она настолько растолстела, что пол дрожал под ее ногами. Людовик казался таким унылым и жалким, что ей не терпелось ударить его или как следует встряхнуть, чтобы привести в чувство. Еще когда он был ребенком, Марии всегда хотелось сделать ему больно, и потому она не прекращала шлепать и шпынять малыша при любом удобном случае.

— Ваш брат несчастен, — объявила она. — Я тоже. Это — во-первых. С Гастоном обращаются несправедливо.

Людовик поднял голову. Глаза его потускнели от тоски и никак не обнаруживали испытываемых им чувств.

— Мой брат, герцог Орлеанский, владеет городами, поместьями, состоянием. И может делать все, что ему вздумается. Что еще я могу ему дать?

— Я хочу жениться на Маргарите Лотарингской, сестре герцога Карла Лотарингского, — заявил Гастон. — И я требую вашего разрешения на то, чтобы я сам мог сделать свой выбор!

— А еще, — подхватила Мария Медичи, — у Гастона должны быть крепости, и он должен получить правление над Иль-де-Франсом, Суассоном, Куасси, Шарни, Лаоном и Монпелье.

— Что-нибудь еще? — поинтересовался король. — Брачный союз с женщиной, отец которой меня ненавидит, — самые главные крепости в моем королевстве. Почему бы вам не потребовать еще и мою корону, брат? Ведь на самом деле вы ее добиваетесь?

Король неожиданно вскочил с места.