Дали Ленке и то и другое. Она выпила, уснула. Но больше димедрол не принимала. От него у нее крыша ехала. Аллочка наложила шины на ее кисти. Как смогла. Нашла какие-то щепки, привязала к пальцам, замотала их вторым своим рукавом, порванным на лоскуты.
– Давайте я буду дежурить у щели, – предложила Ленка. – Все равно почти не сплю.
– Давно ее не было, – подметила Мара.
– Значит, скоро явится.
– А если она умерла? – подала голос Тюля. Она мало говорила в последнее время, чувствуя неприязнь к себе.
– С чего бы?
– Мало ли… Инсульт? Инфаркт? Под машину попала, когда в магазин шла?
– Сплюнь, дура.
– Нет, ну а если? Мы же тут сдохнем. Матвей пыталась и подкоп рыть этой своей крышкой, и дверь ломать. Ничего не вышло. Мы тут как в крысоловке, из которой не выбраться.
– Я тебе сейчас в рожу дам, – процедила миролюбивая Аллочка. Тюля всех достала, даже ее. – Чтоб заткнулась и не каркала. Уныние – тяжкий грех. Знала об этом?
– Одним больше, одним меньше, – фыркнула Матвей. – У Тюли полный список.
– Гордыни нет. Не то что у тебя, – огрызнулась та.
Тут на них шикнула Ленка. Все поняли, что Балу идет.
И точно. Дверь загрохотала, начала открываться…
Первым показалось дуло ружья. Его увидела и Ленка, сидевшая за дверью.
– Где скрипачка? – сразу спросила Балу.
– Вон лежит. У ступенек, – ответила ей Мара.
– Почему там?
– Мы согнали ее с матраса. Орет громко. Надоела. Пусть там сидит.
Балу заглянула за дверь. Ленка притворилась человеком, находящимся в отключке.