– А на следующий год вы ее встречали?
– Не помню. Мы редко приезжали. Дед уже не в силах был.
– Старуха умерла года два назад, не меньше, – сказала Матвей. – И, судя по всему, своей смертью. В этом самом кресле преставилась.
– Почему же Балу не позвонила куда следует, чтобы труп забрали, предали земле?
– Догадайся.
– Хотела, чтобы с ней рядом оставался близкий человек, пусть и в таком виде?
– Богема, даже психи меркантильны. Она жила в квартире и доме Ядвиги. Получала за нее пенсию.
– Точно, – согласилась с ней Аллочка. – Сама-то она, как ты рассказывала, нелегалка. Ни гражданства, ни кола ни двора. А при Ядвиге хорошо, не голодно, крыша над головой. В Москве говорит всем, что та на даче живет. Тут, если спрашивают, обратное. Пенсию на книжку перечисляли. – И показала голубой блокнотик с логотипом Сбербанка. Потом паспорт. – Они были похожи, между прочим.
– Откуда знаешь?
– Сама глянь. – И ткнула пальцем в фотографию, что стояла на тумбочке.
Вообще-то снимок там был не один, по краям стояли еще два. На том, что в круглой рамке, Ядвига – чемпионка. Улыбающаяся, с медалью на груди. На ней олимпийская форма. В руках цветы и плюшевый мишка. На другой – девушка, стоящая на постаменте. И занимающая самую верхнюю ступеньку. Очевидно, Балу. На той же, к которой привлекла внимание Алла, запечатлены трое: две женщины и мальчик-подросток. Коленька.
– Какой хорошенький, – поразилась Мара.
– Папа говорил, что он был очень красивым ребенком, – поддакнула Элиза. – Сама Ядвига уродилась не очень привлекательной. Чернявой, с бровями густыми, усами. Но вы и сами это видите. А Коленька в папу пошел. Женщина его от прибалта родила. Он вроде и темненький, но кожа белая, глаза голубые. Только пустые.
– Как Балу его крепко держит, заметили?
– Будто любит не только как воспитанника…
– Она спала с ним, сто процентов.
– А он все равно бежал к таким, как мы, – припомнила слова Беллы Аллочка. – Девочки, надо решать, как быть дальше, и выбираться. Посмотрите на Ленку. Она из последних сил держится. Ей в больницу надо.
Пила на самом деле находилась на грани. Она вытаскивала себя из бессознательности, как Мюнхгаузен из болота. Хотелось провалиться в небытие, но она была нужна подругам.
– Ленка, тебе еще таблетку дать? – склонилась над ней Матвей. Пила сама не заметила, как опустилась на пол.
– У меня ничего не болит. Но я вырубаюсь. Мелкая права, надо решать.