Они вернулись в аэропорт, Александр успел вместе с самыми последними пассажирами своего рейса получить сумку, сел в машину и спросил у водителя:
– Слушай, а у вас-то сейчас сколько?
– Да ладно, за полтинник довезу.
– В смысле?
– Да рублей, не баксов. Я просто друга встречал, а он, видно, завис где– то. Керосина, наверное, нет. Мне домой в ту сторону.
– Ага. Только я время спрашивал.
– Да уж первый час ночи.
У железнодорожного вокзала Гурский расплатился с водителем, вышел из машины, повесил сумку на плечо и пошел к билетным кассам, где выяснилось, что на вечерний поезд до Комсомольска-на-Амуре он, конечно же, опоздал и опять придется ждать утра.
– Ну а билет-то я могу взять? – спросил он у кассирши, наклонившись к окошку.
– Можете, – ответила она, отвернувшись в сторонку. – Только не дышите на меня.
– Да что ж мне тут у вас, совсем не дышать, что ли? – прорвало Александра. – Заладили, понимаешь, что одна, что другая… Дайте билет!
– Вот, возьмите.
Гурский расплатился, сунул билет в один из карманов и отошел от кассы, бурча под нос:
– Нет, я здесь точно сдохну. Или зашибу кого-нибудь.
Он вышел из здания вокзала на площадь, посреди которой возвышался в темноте какой-то памятник.
«Хабаров небось», – подумал Александр. Слева от памятника сияли ярким светом окна торгового павильона, украшенного поверху остроконечными треугольниками небанального архитектурного решения крыши.
«А ведь нам туда, – сказал сам себе Гурский. – Жопой чувствую».
Он пересек площадь, вошел в магазин и, подойдя к прилавку, вынул, расстегнув зиппер, из нагрудного кармана куртки бумажник.
– Дя-яинька, дай на хлебушек! – плаксивыми голосами заканючили возле него трое пацанов лет девяти-десяти.
– А что это вы здесь делаете в такое время? – не находя сил даже на назидательные интонации, спросил он.