Дежавю

– Я не дослушал… Это и есть хозяин «контрабаса», так?

– Нет, это Папа Римский… А здесь до метро минут десять, нырнул – и нет тебя.

– А зачем он нам, Петя? – Александр укладывал аппаратуру в «бардачок», аккуратно зажав открытую бутылку между колен. – Закроем Леву – закроем тему. Я домой, Петя, хочу, в свою собственную постельку. И Татьяне позвонить, чтобы раны зализывала.

– Леву-то мы закроем. И вот тогда Валерий Алексеевич обратится в свои структуры, те-в эти, а эти с пацана футболку с Ленноном сняли, а никакой беленькой и не было. А эта откуда? А ты с Джоном во все пузо чуть не два месяца в детдоме отсвечивал. А уж тебя вычислить… И вот тут-то они тебя и порвут. Даже я загородить не сумею. Понятна мысль? Нам папа этот позарез нужен. И футболка. Чтобы ему ее отдать. Я, Саша, устал уже друзей хоронить. Или давай к Машарскому, в Бруклин.

– Я в Бруклин не хочу.

– А чего так?

– Они же антиподы. Ходят вниз головой. Ты бы смог ходить вниз головой? А для них – норма жизни.

– Машарский-то с Любарским ходят, и ничего.

– Это только так кажется. И вообще, попробуй там на улице попросить у барышни ручку поцеловать. Тут же – сексуальное домогательство, и марш в полицию. А чего ради живем?

– Тебе еще выжить в этой ситуации надо. Ты понимаешь?

– Чего уж. Я абсолютно трезв.

– Не мы с тобой одни такие умные. Как ты можешь водку пить в такую жару?

– Могу. Я очень многое могу. Сдохнуть, например. Или – пожить.

– Была бы футболка, могли бы поиграть. Любые деньги, а?

– Во-первых, – Гурский сделал глоток водки из горлышка, зажмурившись, задержал дыхание, закусил орешками. – Вот, не так выпить люблю, как люблю поморщиться… Во-первых, когда говорят «любые деньги», то, скорее всего, кинут. Это – раз, – он стал отгибать от сжатого кулака пальцы. – Предпочтительнее конкретная цифра, она обязывает. Во-вторых, возникает морально-нравственный аспект: «А вправе ли мы с тобой брать в руки эти грязные деньги?» Ты как?

– А у меня не возникает.

– Вот… Ты циник. Жизнь сделала тебя циником, Петр. Ты не сумел пронести через нее свое сердце трепетным и юным. Где твоя щепетильность? Почему ты не можешь швырнуть эти поганые деньги им в рожу?

– А ты можешь.

– Кто? Это я не могу?! Конечно, не могу…

– Дай-ка орешков.