Достаточно легко определить и перечислить все обязанности тех, кто принадлежит к Обществу Аутсайдеров, однако это неэффективно: необходима не только гибкость, но и, что важнее, некоторая секретность, как будет показано позже. Однако нашего описания, данного столь вольно и несовершенно, достаточно, дабы показать вам, сэр, что Общество Аутсайдеров преследует те же цели, что и ваше общество: свободу, равенство и мир. Но оно стремится достичь их средствами, которые доступны женщинам благодаря другому полу, иным традициям, образованию и ценностям, вытекающим из различий между нами. Грубо говоря, главное различие между нами, находящимися вне общества, и вами, кто внутри него, должно заключаться в том, что, пока вы будете пользоваться преимуществами и средствами своего положения: союзами, съездами, кампаниями, а также богатством и политическим влиянием, — мы, оставаясь в стороне, будем экспериментировать не с публичными методами, а с частными. В основе этих действий будет не только критика, но и творчество. Рассмотрим два очевидных примера: аутсайдеры обойдутся без пышных зрелищ не из-за какой-то пуританской нелюбви к красоте, напротив, одна из их целей — преумножение индивидуальной, частной красоты — весны, лета, осени, цветов, шелка, одежды — красоты, которая наполняет не только каждое поле и лес, но и каждый холм на Оксфорд-стрит, красоты рассеянной, объединить которую могут лишь художники, дабы она стала видимой для всех. Однако они обойдутся и без прописанных, регламентированных официальных зрелищ, в которых активное участие могут принимать лишь люди одного пола, — тех церемоний, например, по случаю смерти правителя или его коронации. Кроме того, им не нужны никакие отличительные знаки: медали, ленты, значки, капюшоны и мантии — не из-за неприязни к личным украшениям, а из-за того, к чему ведут подобные знаки социального разделения людей: к ограничениям, стереотипии и разрушению. Здесь, как это часто бывает, пример фашистских государств служит нам уроком, ибо если у нас нет образца того, какими мы хотим быть, то у нас есть не менее ценный, актуальный и наглядный пример того, какими мы точно не хотим быть. Таким образом, зная, какой силой обладают медали, символы, ордена и даже украшенные чернильницы{95}, а именно — гипнотизировать разум человека, мы должны сопротивляться и не поддаваться этому влиянию. Мы обязаны погасить ослепительный свет рекламы и публичности не только потому, что его источник находится в неумелых руках, но и из-за психологического воздействия такого освещения на тех, кто в него попадает. В следующий раз, когда вы поедете по проселочной дороге, представьте себе кролика, попавшего в яркий свет фар, его остекленевшие глаза и словно парализованные лапы. Разве нет у нас веских оснований полагать, даже не выходя за пределы собственной страны, что «установки», ложные и невероятные точки зрения как англичан, так и немцев, обусловлены прожектором всеобщего внимания, парализующим свободу воли и действий, подавляющим способность изменяться и создавать что-то новое и целостное, подобно тому, как сильные фары парализуют маленьких существ, выбегающих из темноты на дорогу? Это всего лишь предположение, но гадать опасно; и все же у нас есть некоторые основания считать, что легкость и свобода, способность расти и развиваться можно сохранить лишь во мраке. И если мы хотим помочь разуму человека творить и процветать и не дать ему снова и снова ходить по кругу проторенной колеей, мы должны сделать все возможное, дабы окутать его мраком.
Но хватит гадать, вернемся к фактам. «Какова вероятность, — спросите вы, — что такое общество аутсайдеров без офиса, собраний, лидеров, иерархии и даже без формы, которую нужно заполнить, или секретаря, которому нужно платить, может быть создано, не говоря уже о возможности его целенаправленной деятельности?» И правда, было бы напрасной тратой времени записывать даже столь поверхностное и беглое определение Общества Аутсайдеров, будь это всего лишь мыльный пузырь из слов — скрытая форма прославления нашего пола или класса, служащая, как и многие подобные речи, для облегчения эмоций писателя, — который лопнет после перекладывания вины на кого-то еще. К счастью, есть в реальной жизни модель, с которой был сделан вышеприведенный набросок, правда, украдкой, ибо она далека от того, чтобы сидеть спокойно и позировать нам, модель та изворачивается и исчезает. Эта модель, свидетельство того, что подобное общество, названное или нет, существует и работает, еще не обеспечена историей или биографией, поскольку аутсайдеры по-настоящему существуют лишь в течение двадцати лет — то есть с тех пор, как профессии стали доступны дочерям образованных мужчин. Однако доказательства ее существования даются нам историей и биографией в сыром виде, а именно — газетами, иногда открыто, но чаще всего между строк. Именно там каждый, кто хочет убедиться сам, может найти бесчисленные доказательства, многие из которых, правда, имеют сомнительную ценность. Например, тот факт, что дочери образованных мужчин выполняют огромное количество работы бесплатно или за очень небольшие деньги, не следует воспринимать как доказательство того, что они по собственной воле исследуют психологические преимущества бедности. А тот факт, что многие дочери образованных мужчин «плохо питаются»{96}, не доказывает, что они исследуют физиологические преимущества недоедания. Не нужно думать, что, раз лишь очень небольшое количество женщин, по сравнению с мужчинами, получает почести и награды, это свидетельствует об их исследовании добродетели безвестности. Многие из подобных экспериментов являются вынужденными и посему не оказывают положительного влияния. Но другие, гораздо более позитивные факты, ежедневно всплывают в прессе. Рассмотрим лишь три из них, дабы доказать наше утверждение о существовании Общества Аутсайдеров. Первый достаточно прост.
«На прошлой неделе, выступая на ярмарке перед общиной Баптистской[231] Церкви в Пламстэде[232], жена мэра (Вулиджа[233]) сказала: „Сама я и палец о палец не ударю, чтобы помочь в войне“. Подобные комментарии возмутили большую часть публики, которая сочла жену мэра, мягко говоря, бестактной. Около 12 тысяч выборщиков там работают в Вулиджском Арсенале[234] на производстве оружия»{97}.
Нет нужды комментировать бестактность подобного заявления, сделанного публично и при таких обстоятельствах, однако храбрость жены мэра едва ли не вызывает у нас восхищения, а ценность подобного эксперимента с практической точки зрения будет неоценимой, если и другие жены мэров в разных городах и странах, где избиратели заняты изготовлением оружия, последуют ее примеру. В любом случае надо признать, что жена мэра Вулиджа, миссис Кэтлин Рэнс[235], провела смелый и эффективный эксперимент по предотвращению войны, отказавшись чем-либо помогать. В качестве второго доказательства того, что аутсайдеры ведут работу, давайте выберем другой пример из ежедневной газеты — менее очевидный, но все же, согласитесь, их действия весьма оригинальны сами по себе и могут иметь большую ценность для установления мира.
«Говоря о работе многочисленных волонтерских ассоциаций по проведению различных игр, мисс Кларк (мисс Э. Р. Кларк из Министерства Образования) упомянула женские организации по хоккею, лакроссу, нетболу[236] и крикету, указывая, что, согласно их правилам, успешные команды не награждаются кубками и какими-либо другими наградами. Ворота для их матчей могут быть немного меньше, чем для мужских соревнований, однако женщины участвуют в этих играх из-за любви к ним и, похоже, доказывают, что кубки и награды не являются обязательным стимулом, поскольку число игроков год от года неуклонно растет»{98}.
Это, согласитесь, крайне интересный эксперимент, который вполне может привести к психологическим изменениям, имеющим огромное значение для человеческой натуры и способным оказать реальную помощь в предотвращении войны. Он интересен еще и тем, что, благодаря относительной свободе от определенных запретов и убеждений, аутсайдерам легче его осуществить, нежели тем, кто неизбежно подвержен подобным влияниям изнутри. Это утверждение любопытным образом подтверждается следующей цитатой:
«Официальные футбольные организации здесь [Уэллингборо[237], Нортгемптоншир[238]] с тревогой наблюдают за растущей популярностью женского футбола. Вчера вечером состоялось тайное заседание консультативного комитета Футбольной Ассоциации Нортгемптоншира, на котором обсуждали женский матч на стадионе Питерборо[239]. Один из членов комитета, однако, сегодня заявил: „Футбольная Ассоциация Нортгемптоншира должна запретить женский футбол. Его популярность растет, в то время как многие мужские клубы страны находятся в плачевном состоянии из-за отсутствия поддержки. Другой серьезной причиной является возможность получения серьезных травм женщинами-игроками“»{99}.
Здесь мы имеем убедительные доказательства тех запретов и убеждений, которые гораздо сильнее ограничивают мужчин, нежели женщин, в возможности экспериментировать с изменением актуальных ценностей. И, не тратя времени на тонкости психологического анализа, даже беглый взгляд на аргументы, приводимые этой ассоциацией в поддержку своих утверждений, проливает яркий свет на мотивы решений куда более важных организаций. Но вернемся к делам аутсайдеров. В качестве третьего примера выберем то, что можно назвать пассивным экспериментом.
«Вчера вечером в Оксфорде каноник[240] Ф. Р. Бэрри[241], викарий Университетской Церкви Святой Девы Марии[242], обсуждал значительную перемену в отношении молодых женщин к Церкви. По его словам, задача, стоящая перед Церковью, состояла не в чем ином, как в том, чтобы сделать цивилизацию нравственной, и решение этой великой всеобщей проблемы требовало вклада и отдачи всех христиан. Одни мужчины с ней бы не справились. На протяжении одного или двух столетий община преимущественно состояла из женщин, их количество стремилось к 75 %. Теперь же ситуация полностью изменилась, и внимательный наблюдатель может заметить нехватку молодых женщин практически в любой церкви Англии… Среди студентов молодые женщины, в целом, отдалились от Англиканской церкви и христианской веры даже больше, чем юноши»{100}.
Это опять-таки очень интересный и, как мы уже сказали, пассивный эксперимент. В то время как первый пример был связан с откровенным отказом что-либо делать в поддержку войны, а второй — с попыткой выяснить, являются ли кубки и награды необходимым условием стимулирования интереса к играм, третий случай показывает, что происходит, если дочери образованных мужчин не посещают церковь. Несмотря на то что последний случай не более ценен, нежели остальные, он представляет большой практический интерес, поскольку это, очевидно, тот вид эксперимента, который большое количество аутсайдеров может практиковать с незначительными трудностями и ущербом для себя. Отсутствовать где-либо — гораздо проще, чем выступать на ярмарках или устанавливать своеобразные правила игры. Таким образом, стоит очень внимательно изучить эффект пассивного эксперимента, если он вообще есть. Результаты положительные и обнадеживающие. Нет и тени сомнения, что церковь становится все более обеспокоенной отношением к ней студенток — дочерей образованных мужчин. Об этом свидетельствует доклад Комиссии Архиепископов по вопросу Женского Богослужения. Этот документ, который стоит всего один шиллинг и должен быть у всех дочерей образованных мужчин, указывает на то, что «одним из выдающихся различий между мужскими и женскими колледжами является отсутствие капеллана[243] в последних». Документ подтверждает, что «в этот период своей жизни они (студенты) очевидно и в полной мере проявляют свои критические способности». Его авторы сожалеют, что «лишь немногие студентки теперь могут позволить себе постоянно заниматься социальной или напрямую религиозной работой на безвозмездной основе». А в выводах сказано, что «есть много сфер деятельности, в которых такие услуги особенно необходимы, и очевидно наступает время, когда функции и положение женщин в церкви требует дальнейшего определения»{101}. То ли это беспокойство, вызванное пустыми церквями Оксфорда, то ли голоса «старшеклассниц» Айлворта[244], выражающих «серьезное недовольство тем, как ведутся церковные дела»{102}, каким-то образом проникли в те величественные сферы, где женщинам положено молчать, то ли это наш неисправимо идеалистический пол наконец начал принимать близко к сердцу предостережение епископа Гора: «Не ценят люди дармовых служений»{103}, — и выразил мнение, что годового жалованья в 150 фунтов — самое высокое, что церковь позволяет дочерям образованных мужчин в качестве диаконисс[245] — недостаточно. Какова бы ни была причина, очевидно, что отношение дочерей образованных мужчин вызывает немалое беспокойство; и этот пассивный эксперимент, независимо от веры в ценность Англиканской церкви как духовного посредника, весьма обнадеживает нас, аутсайдеров. Ибо это, кажется, показывает, что быть пассивным — значит быть активным; те, кто остается снаружи, тоже служат. Ввиду заметного отсутствия их присутствие становится желанным. Какой свет это проливает на способность аутсайдеров упразднять или видоизменять другие институты, которые они не одобряют, устойчивы ли публичные обеды и речи, банкеты лорд-мэров и другие устаревшие церемонии к равнодушию и его давлению, — это вопросы, быть может легкомысленные и поверхностные, которые вполне способны украсить наш досуг и возбудить любопытство. Но сейчас перед нами стоит другая задача. Мы попытались доказать вам, сэр, приведя три примера различных видов эксперимента, что общество аутсайдеров существует и действует. Принимая во внимание, что все они оказались на страницах газет, вы согласитесь, что частных и непубличных экспериментов должно быть гораздо больше. Вы не станете отрицать, что эти факты подтверждают приведенную выше модель Общества Аутсайдеров и доказывают ее реальность; это не была какая-то фантазия, оно действительно существует и оперирует различными средствами для достижения тех же целей, которые вы поставили перед нами в вашем собственном обществе. Чуткие наблюдатели, такие как каноник Бэрри, при желании смогли бы обнаружить еще больше доказательств того, что подобные эксперименты проводятся не только в пустых церквях Оксфорда. Даже мистер Уэллс[246] услышал бы, припади он ухом к земле, шествие дочерей образованных мужчин, пусть и не столь заметное, против нацистов и фашистов. Но этому движению действительно необходимо оставаться незаметным даже для проницательных наблюдателей и знаменитых романистов.
Секретность необходима. Мы все еще должны скрывать свои действия и мысли, даже если то, что мы делаем и думаем, служит общему делу. Необходимость в этом при определенных обстоятельствах нетрудно понять. Когда зарплаты невелики, как доказывает Уитакер, а работу трудно найти и сохранить, как это всем известно, критиковать своего начальника, по выражению газет, «мягко говоря, довольно бестактно». Тем не менее в сельских округах, как вы сами, возможно, знаете, сельскохозяйственные рабочие не станут голосовать за лейбористов. С экономической точки зрения дочь образованного человека мало чем отличается от рабочего. Но едва ли нам нужно тратить время на выяснение того, что побуждает их обоих к конспирации. Страх является мощной причиной, а у тех, кто отстал экономически, причин бояться достаточно много. Дальнейшее изучение не требуется, однако именно здесь вы можете напомнить об одной гинее и обратить наше внимание на высокомерное бахвальство тем, что наш дар, хоть и небольшой, позволил не только сжечь некое испорченное слово, но и говорить свободно, без страха и лести. Да, с хвастовством мы, похоже, перегнули, ведь некоторый страх и память предков, предсказывающая войну, по-прежнему сохранились. Есть и еще темы, которые образованные люди, будучи разного пола, хотя и финансово независимые, вуалируют или обсуждают друг с другом намеками и в осторожных выражениях, а затем передают дальше. Вы могли это видеть в реальной жизни или обнаружить в биографиях. Даже встречаясь наедине и рассуждая, как мы хвастались, о «политиках и людях, войне и мире, варварстве и цивилизации», они по-прежнему хитрят и умалчивают. Но настолько важно приучать себя к необходимости свободы слова, ибо без личной свободы не может быть и общественной, что мы обязаны попытаться раскрыть этот страх и встретиться с ним лицом к лицу. Какова же природа страха, который по-прежнему вынуждает образованных людей скрытничать и сводит нашу хваленую свободу к фарсу? … И вновь многоточие, представляющее собой пропасть — в этот раз тишину, подкрепленную страхом. И, поскольку нам не хватает ни смелости, ни навыков, давайте опустим вуаль апостола Павла между нами и, что называется, прикроемся толкователем. К счастью, есть у нас один документ, содержание которого вне подозрений. И это не что иное, как брошюра, которую мы уже цитировали, — доклад Комиссии Архиепископов по вопросу Женского Богослужения — невероятно интересный документ по множеству причин. Ведь он не только проливает яркий и научный свет на этот страх, но и дает нам возможность рассмотреть религиозную профессию, которая, будучи наивысшей, может характеризовать и все остальные, и о ней намеренно еще очень мало сказано. Разговор на эту тему позволит пролить свет и на другие профессии, которые мы уже упоминали. Поэтому извините, что мы вынуждены остановиться здесь, дабы рассмотреть тот доклад более подробно.
Комиссия была назначена архиепископами Кентерберийским и Йоркским «с целью изучения всех теологических и любых других подходящих принципов, которые регулировали или должны регулировать вопрос Женского Богослужения в Церкви»{104}. Итак, религиозная профессия, в контексте Англиканской церкви, хоть и кажется похожей в некоторых отношениях на другие: она, по словам Уитакера, характеризуется внушительными доходами, связана с владением огромного количества собственности и имеет иерархию чиновников и их жалований — все же стоит особняком над всеми профессиями. Так, архиепископ Кентерберийский превосходит лорда-канцлера, а Йоркский — премьер-министра, и вообще это самая высокая профессия, поскольку она религиозная. Но спрашивается, что такое «религия»? Что есть христианская религия, было раз и навсегда увековечено ее основателем в словах, доступных каждому человеку в переводе исключительной красоты; и независимо от того, принимаем ли мы интерпретацию переводчика, невозможно отрицать глубочайший смысл тех слов. Таким образом, можно с уверенностью заявить, что в то время, когда лишь малое количество людей знакомо с медициной и законом, все владельцы копии Нового Завета знают, что означала религия с точки зрения ее основателя. Поэтому, когда в 1935 году дочери образованных мужчин потребовали открыть для них религиозную профессию, священники этой самой профессии, примерно соответствующие по рангу врачам и адвокатам, были вынуждены не просто обратиться к какому-то уставу или хартии, оставляющим право заниматься этой работой только мужчинам, им пришлось обратиться к Новому Завету. Так они и сделали, обнаружив в результате, по словам уполномоченных, что «в Евангелие наш Господь одинаково ценил мужчин и женщин как членов общего духовного царства, как детей Божьих и как обладателей равных духовных способностей…» В доказательство сего они цитируют: «… нет ни мужского пола, ни женского: ибо вы все одно во Иисусе Христе[247]». Казалось бы, основатель христианства считал, что для этой профессии неважны ни навыки, ни пол. Он выбирал себе учеников из рабочего класса, из которого сам вышел. Главным качеством был некий редкий дар, которые в те далекие дни ниспосылался плотникам и рыбакам, но также и женщинам. Как указывает комиссия, нет и тени сомнения в том, что в стародавние времена существовали пророчицы[248] — женщины, на которых снизошел божественный дар. Кроме того, им даже было разрешено проповедовать. Апостол Павел, например, утверждает, что публично молящиеся женщины должны быть покрыты вуалью. «Имеется в виду, что только в таком виде женщина может пророчествовать [т. е. проповедовать] и молиться». Почему тогда женщины отстранены от священства сейчас, если основатель религии и один из его апостолов считали их достойными проповедовать? Таков был вопрос, и комиссия решила его, обратившись не к разуму основателя, а к самой Церкви. Между ними, конечно, есть разница, ведь мнение церкви должен толковать другой разум, и разум этот принадлежал апостолу Павлу, который, поразмыслив, изменил свою точку зрения. Ибо, вызвав из глубин прошлого несколько почтенных, но малоизвестных женских фигур: Лидию[249] и Хлою[250], Эводию и Синтихию[251], Трифену, Трифосу и Персиду[252], обсудив их статус и определив, в чем разница между пророчицей и пресвитерессой[253], каково положение диакониссы в до-Никейской[254] церкви и в после-Никейской, уполномоченные вновь обращаются к апостолу Павлу и говорят: «Во всяком случае ясно, что автор пастырских посланий, будь он апостол Павел или кто-то еще, рассматривал женщину, как существо, отстраненное по причине своего пола от позиции официального „наставника“ в церкви и любой другой должности, связанной с осуществлением государственной власти над мужчиной» (1. Тим. 2:12[255]). Откровенно говоря, ответ не столь удовлетворителен, как хотелось бы, ибо мы не можем полностью примирить слова Павла или любого другого апостола с указаниями самого Христа, который «одинаково ценил мужчин и женщин как членов общего духовного царства… и как обладателей одинаковых духовных способностей». Однако спорить о значении этих слов пустая трата времени, коль скоро мы оказываемся перед фактами. Что бы ни имел в виду Христос или святой Павел, на самом деле исповедание религии в IV–V вв. стало настолько организованным, что «диакон (в отличие от диакониссы), „отслужив благоугодно вверенные ему службы“, мог в конечном счете претендовать на более высокие церковные должности; тогда как за диакониссу лишь молились, чтобы Господь „ей ниспослал Святого Духа… дабы она могла достойно выполнить порученную работу“». Через три-четыре столетия, по-видимому, пророк или пророчица, чьи послания были добровольными и невежественными, исчезли, а их место заняли три ордена епископов, священников и диаконов, которые естественно были мужчинами и, согласно Уитакеру, весьма богатыми, ибо, как только Церковь стала институтом, ее профессорам начали платить. Таким образом, исконная религиозная профессия была во многом схожа с литературным делом наших дней{105}. Поначалу она была доступна всем, кто наделен даром прорицания. Никакого обучения не требовалось, а профессиональные требования были предельно просты — голос и рыночная площадь, бумага и чернила. Эмили Бронте, например, писавшая
Страх не владеет мной,
Душа тверда в открытой бурям сфере.
Миры хранят покой,
Я силы черпаю в одной лишь вере.
Господь, в моей груди,
Один ты — Всемогущий, Вечный.
Дни жизни позади —
Бессмертье сменит ход их быстротечный[256],
хоть и не достойна быть священником Англиканской церкви, наверняка является духовной наследницей древней пророчицы, что вещала еще в те дни, когда пророчества были добровольным и бескорыстным занятием. Но, когда церковь стала институтом, требующим от своих проповедников специальных знаний и оплачивающим их, люди одного пола остались внутри, а другого — были исключены. «Диаконы возвысились в сане — отчасти явно из-за их тесной связи с епископами — и стали подчиненными служителями молитв и таинств; однако диакониссы остались на примитивных ступенях этой эволюции». Насколько примитивной была их эволюция, доказывает тот факт, что в Англии в 1938 году оклад архиепископа составляет 15 тысяч фунтов, епископа — 10 тысяч, а декана — 3 тысячи. При этом жалованье диакониссы составляет 150 фунтов, а что касается «приходской работницы», которая «помогает практически во всех областях приходской жизни» и чья «работа зачастую сурова и одинока», то ей платят от 120 до 150 фунтов в год; и нет ничего удивительного в том, что «молитва есть основа всей ее деятельности». Таким образом, можно пойти даже дальше уполномоченных и сказать, что развитие диакониссы не просто «примитивно», оно сильно задержано, ибо, хотя она и посвящена, ее посвящение «оставило неизгладимый отпечаток и предполагает обязанность пожизненного служения»; она должна оставаться вне Церкви и занимать положение ниже самого скромного викария. Таково было решение, и, посоветовавшись со взглядами и традициями Церкви, комиссия, наконец, сообщила: «И, хотя комиссия в целом не дала бы своего положительного согласия с мнением, что женщина по своей природе неспособна принять благодать Ордена, а следовательно, и любого из трех Орденов, мы полагаем, что общее мнение Церкви все еще находится в согласии с непрерывной традицией мужского священства».
Показав таким образом, что наивысшее из всех ремесло во многом схоже с другими, наши толкователи, согласитесь, пролили немало света на дух и сущность религиозных профессий. Теперь мы должны попросить их помочь нам, если они захотят, проанализировать природу страха, который, по нашему мнению, все еще не позволяет нам открыто выражать свое мнение, как подобает свободным людям. Хотя во многих отношениях они идентичны, наиболее существенное отличие между религиозной профессией и другими было отмечено выше: Церковь, как институт, должна иметь духовные, а не одни лишь исторические причины своих поступков; она должна обращаться к разуму, а не закону. Поэтому, когда дочери образованных мужчин захотели быть допущенными к профессиям Церкви, уполномоченным от комиссии показалось целесообразным указать не только исторические причины своего отказа, но и психологические. Поэтому они вызвали Гренстеда[257], Д. Б., профессора философии и христианской религии[258] Оксфорда, и попросили его «обобщить соответствующие психологические и психофизиологические знания» с целью обоснования «мнения и рекомендаций, выдвинутых комиссией». В этот момент психология отделяется от теологии и становится гендерной психологией, как настаивал профессор, а «ее влияние на поведение человека все еще является предметом изучения специалистов… и… любая интерпретация остается спорной, во многих отношениях неясной». Тем самым он дал свои показания, проливающие немало света на происхождение страха, который мы признали, сожалея, что не можем придумать ничего лучшего, нежели просто следовать его словам.
«Перед комиссией (сказал он) были представлены доказательства того, что мужчина имеет естественное превосходство над женщиной. Данная точка зрения, как она есть, не имеет поддержки со стороны психологии. Психологи всецело признают факт мужского доминирования, которое не следует путать с каким бы то ни было превосходством, имевшим, по-видимому, отношение к вопросу о допуске к священным орденам и профессиям лиц одного пола, а не другого».
Именно психолог может пролить свет на некоторые факты, и вот первый из них.
«Очевидно, что чрезвычайно важное практическое значение имеет тот факт, что любое предложение о допуске женщин к званиям и функциям Триединого Ордена Духовенства вызывает сильное чувство. Доказательства, представленные комиссии, показали, что это по большей части враждебное чувство к подобным предложениям… А его сила, сочетанная с огромным разнообразием рациональных объяснений, ясно свидетельствует о наличии мощного и широко распространенного подсознательного мотива. При отсутствии подробного аналитического материала в контексте данного вопроса тем не менее все равно ясно, что инфантильная фиксация играет преобладающую роль в формировании сильной эмоции, которую вызывает вся эта тема.
Причины этой фиксации наверняка отличаются у разных людей, поэтому любые предположения о ее происхождении носят обобщенный характер. Но каковы бы ни были ценность и точность интерпретации материала, лежащей в основе теорий „Эдипова комплекса[259]“ и „комплекса кастрации[260]“, ясно, что всеобщее принятие мужского доминирования и в еще большей степени женской неполноценности, опирающееся на подсознательные представления о женщине как о „неполноценном мужчине“, имеет инфантильное происхождение. Несмотря на всю иррациональность, эти конструкции преимущественно сохраняются и у взрослых людей, выдавая свое присутствие на бессознательном уровне силой эмоций, которые они порождают. В пользу этой точки зрения выступает тот факт, что допуск женщин в священный сан, и особенно к служению в храмах, чаще всего воспринимается как нечто постыдное. И это чувство стыда нельзя классифицировать никак иначе, как иррациональное сексуальное табу».
Здесь мы можем поверить профессору на слово, что он искал и нашел «достаточно доказательств наличия этих бессознательных сил» как в языческих религиях, так и в Ветхом Завете, и перейти к его заключению:
«В то же время не стоит забывать, что христианская концепция священничества опирается не на указанные подсознательные эмоциональные факторы, а на институт Христа. Таким образом, она не только исполняет, но и заменяет собой традиции язычества и Ветхого Завета. Что касается психологии, то не существует какой-либо теоретической причины, по которой женщине не следует быть священнослужителем наравне с мужчиной. Противоречия, которые предвидит психолог, носят исключительно эмоциональный и практический характер»{106}.
ebooksa