– Ермолай Платонович! Такие дела не лопаются. Они уже написаны пером и вырублены топором. Они живут самостоятельной жизнью, не зависящей не только от наших желаний, но порой и от самой истины. Победителей не судят. Победители сами судят. А тех, кто шел не в ногу, бывает и затаптывают, – он расплылся в змеиной улыбке, которую мне захотелось подавить ударом в зубы или хотя бы добрым матерным языком.
Нет, в НКВД не приняты лишние эмоции и грубость. Это в армии считается допустимым и даже порой необходимым орать, материться, а то и доходить до рукоприкладства. У нас же давно повывелись руководители, хватающиеся с матюгами за наган, как прошлый начальник Управления. Отношения большей частью вежливые и вкрадчивые. Здесь не ходят прямо, а деликатно подталкивают друг друга по изломанным коридорам интриг, пересудов и намеков. Ныне даже расстреливают воспитанно и с уважением. А Гаевский – просто воплощение этой корректности.
– Ладно, все это лирика. И не к месту. Что у вас по фальшивомонетчикам? – перевел начальник тему.
– Все отлично. Готовим аресты.
– Вот и занимайтесь. С ворами у вас получается работать куда лучше, чем с врагами народа.
Я понял, что пытаться достучаться до разума Гаевского бесполезно. Он сейчас на белом коне – такую вражью сеть накрыл! При этом нас, настоящих победителей, в сторону оттер. Будет стоять на своей позиции до конца, даже если поймет, что все липа. Слишком глубоко увяз. И откровенно дал мне понять это.
А еще прозвучала недвусмысленная угроза. Как предупреждение на электрической будке: «Не влезай, убьет!» Как Фадей сказал: закончат с заводом – следующие мы. А ведь начальник на меня очень зол. Неудобен я для него. Грац – удобен. А я – нет…
В середине рабочего дня оперативник ЭКО Александров объявил мне, что дед фальшивомонетчик изготовил новое клише под облигации. И скоро за этим клише приедут из Ленинграда.
– Источник под дедом хороший, – заверил оперативник. – Даже что дед на завтрак ел нам известно. Может, пора этого гравера вязать?
– Неплохо бы. А то Гаевский мне всю плешь проел с этими фальшивомонетчиками. – Я выразительно пригладил свою лысую голову. – Но без согласования с Ленинградом нельзя. Надо всю шайку одновременно пришпилить – и в гербарий. Поэтому выписывай командировку и дуй в Ленинград. Мне оттуда позвонишь, как и что.
– Есть! – воскликнул обрадованный оперативник. Судя по всему, в Ленинград ему скататься лишний раз было не в тягость, а в удовольствие.
Потом мне принесли пару материалов по антисоветской агитации. В одном районе в церкви устроили молебен против советской власти в целом и Верховного Совета в частности. Арест батюшки – тут никуда не денешься. В другом районе на колхозном сходе агитация против колхозов. Арест… Черт, а мне иногда действительно хотелось бы побыть мягкотелым. Но положение не позволяет…
Вечером на машине я подбросил Фадея до нашего чекистского дома – мы жили в соседних подъездах. Остановились у входа покурить. Я махнул водителю Саше рукой, чтобы отчаливал. Но он упрямо стоял, не глуша мотор, ждал по инструкции, когда я зайду в подъезд.
Я рассказал о визите к Гаевскому.
– И чего ты к нему пошел?! – возмутился Фадей. – Только подставился в очередной раз!
– Хотел окончательно убедиться в его позиции. Надеялся найти у него остатки партийной совести. Нет их. Чуть ли не открыто заявил, что его не волнует, сфабриковано ли дело. Главное – красивый результат… В общем, его амплуа подпрыгивать перед вышестоящим начальством как собачонка за кусок колбасы: «Что изволите? Дело по врагам народа? Вот оно, на блюдечке. Начальник следствия принес. Орден ему. А все сомнения не в пользу обвиняемых, а в пользу расстрельного взвода».
– То, что он сволочь, я лично никогда не сомневался.
– И еще. Ты прав – нас и правда на заклание готовят. Мы теперь тут никого не устраиваем. Ни врагов народа, ни террористов и вредителей. Ни расхитителей соцсобственности. Ни собственное начальство.
– Ну, так на войне и беляков мы не слишком устраивали. И где сейчас они? И где мы?
– Ладно, не до сантиментов… Что ты там насчет сейфа Граца говорил?