Он вздохнул.
— Мы проходим Массову — легендарный источник чумы. Здесь крысы с берега заплывают на корабли.
Было бы легче, если бы крейсер не так дымил. Запах серы смешивался с испарениями ночи, хотелось разорвать грудь и обдать ее ветром. Волны скреблись о борта, как десятки чумных крыс.
К утру заболел кочегар. К полудню слегли еще пять матросов. Кровь густела, как клейстер, и сердце плохо проталкивало ее в артерии.
Боцман Кремье пришел ко мне в каюту. Он долго отдувался, прежде чем начать говорить.
— Господин офицер, — сказал он, и усы у него задрожали. — Куда нас гонят через этот асфальтовый чертов котел? Люди измучены. Только что у штурвального Пома пошла горлом кровь. Почему командир не объявит, куда мы идем?
Он пристально взглянул на меня.
— Завтра, — я повернулся к нему спиной, перебирая на столе книги, — мы выйдем в океан. Там будет легче. Куда мы идем, я не знаю.
— А не в Китай?
— Не знаю.
— Ну, ладно.
Кремье ушел.
Утром мы стали на якорь в Джибути. Никто не может представить себе этот низкий песчаный берег, этот исполинский смертоносный пляж, добела раскаленный солнцем. Дома в Джибути похожи на пляжные кабинки. Их деревянные стены прогреты и светятся кровавыми жилами смолы.
— Хорошая увертюра к Китаю, — сказал мне Жамм, когда мы спустились на берег и шли к дощатому бару, где продавали воду. — Командир Ваньо и доктор очень боятся чумных крыс, — продолжал он. — Может быть, поэтому они ходят с револьверами в карманах. Как вы думаете, а? Может быть, поэтому они плохо спят и подслушивают, что говорят матросы? Вчера командир сказал доктору: «Еще два дня такой жары и тревоги, и я пущу себе пулю в лоб». Они что-то затевают, я это чувствую, хотя не имею никаких доказательств. Крысы, очевидно, хотят захватить корабль. Редкий случай в истории республики.
— Жамм, — ответил я, — это не так просто, как кажется. Из этой жары может родиться бунт, убийство или массовое помешательство. Нас гонят в Китай. Дольше скрывать невозможно.
Жамм не ответил. Когда мы пили воду в баре, он показал с террасы на юг и промычал:
— Вот там — свежий воздух. Там Абиссиния. Чудесное плато, леса и много воды. Там нет лихорадок. Я бы пошел туда пешком и с каждым километром дышал бы все глубже. Я бы не остановился, пока не увидел бы первую реку. Не правда ли, у вас тоже тоска по воде?
— Да, Жамм. Тоска по воде, где плещется рыба.
Жамм смотрел щелками серых глаз на пустыню. Красный песок разрезал горизонт лезвием бритвы. В гавани железной крысой лежал на якорях «Примоге». Тонким слоем пыли был покрыт деревянный столик. Жамм написал на нем пальцем: «Сет».
Это была его родина.