— Отвечайте точно! — Пелье ударил кулаком по планширу. — Без всяких «кажется»!
— Механик Жамм.
— Позвать!
Жамм пришел.
— Доложите, как это случилось!
Жамм стоял навытяжку. Он был бледен.
— Лейтенант был пьян, — ответил он резко, — и потерял равновесие. Осмелюсь доложить, что лейтенант нарушил ваш приказ об особой бдительности офицеров в китайских водах. Он был неосторожен.
— А не в китайских водах этого бы не произошло? Так я должен вас понимать?
Жамм молчал.
Пелье отвернулся и пошел в радиорубку. Застрекотало радио, — командир говорил с флагманским кораблем, стоявшим на рейде в Шанхае.
Ночью ко мне в каюту постучали.
— Кто там?
— Кремье.
— В чем дело?
— Механик Жамм срочно просит вас к себе.
Я встал и впустил Кремье.
— Жиро, — сказал он мне, не называя моего чина. — Команда верит вам и механику Жамму. Матросы просят вас выйти. Надо потолковать. Мы пройдем незаметно. Всюду стоят свои.
Я оделся, и мы вышли. Я не узнал крейсера. Такой простой и мирный днем, изученный до последнего винтика, он был мрачен и накален ненавистью и тревогой. Я понимал, что теперь отступления нет. Если даже я не буду согласен с матросами, то одно мое присутствие на этом митинге обяжет меня идти с ними до конца и умереть в случае нужды спокойно, как подобает моряку.
В темноте я слышал дыхание десятков людей. Потом раздался хриплый голос Жамма:
— Ребята, я буду говорить в открытую. Нас гонят убивать и умирать. Франции не угрожает пи малейшей опасности. Мы лезем в чужие дела. Мы наступаем. Мы будем жечь деревни и расстреливать людей. Нами вертят гнилые шаркуны из министерств и биржевые маклаки — весь этот сброд, разворовывающий казну и разоряющий Францию. Какой идиот согласится умереть ради них, воевать ради «нуворишей»? К свиньям! Надо действовать. Беспорядки в Бресте и смерть Ваньо подействовали мало. Надо пугнуть еще. Но как?