Майский прошел в коридор и, пожав отцу руку, начал раздеваться.
— Бардак у вас такой на улице — всё в мусоре, — не поднимая глаз, сказал он. — Дворник так и не появился?
— Не-ет. Никто не убирает…, — ответил Леонид Федорович. В речи его отсутствовали всякие эмоции: он говорил монотонно, тихо, будто бы находясь в храме или на поминках. — Да и люди какие? Свиньи. Ну, видно же, что дворника нет — зачем еще больше мусорить? Недавно только снег выпал, прикрыл весь этот срам; так нет же — поверх уже снова накидали.
Мужчины прошли в зал. Майский сел на кресло, стоявшее спинкой к проходу, а Леонид Федорович как обычно устроился на диване, напротив телевизора, который тут же поспешил выключить.
— Привет Максим, — раздался женский голос, только Майский опустился в кресло.
Голос показался ему очень знакомым, но он затруднился сходу определить его обладательницу. Обернувшись же, Майский увидел, что это была Марина, которая тоже вошла сейчас в зал.
— Привет, — растерянно ответил он.
— Как твои дела? — поинтересовалась Марина, и Майскому вмиг стало ясно, почему он не сумел сразу узнать ее. Последняя их встреча была два месяца назад, в августе, и с тех пор голос Марины очень сильно изменился: слова ее звучали сейчас тихо, устало и даже вымученно, а в интонации появились несвойственные ей прежде надрывные, хриплые нотки.
Майский молча наблюдал, как Марина прошла ко второму креслу, стоявшему прямо напротив него и, сняв тапочки, устроилась в нем, подобрав под себя ноги и опершись левым предплечьем на подлокотник. Только сейчас Майский смог отчетливо разглядеть ее лицо, и от этого ему вдруг стало не по себе: холодок пробежал по его ногам и спине, и он внутренне весь сжался от охвативших его гнетущих переживаний. Внешне Марина как будто состарилась лет на двадцать. Лицо ее так сильно похудело, что в нем без труда угадывались каждая линия, каждая впадинка на черепе. Некогда нежная розоватая кожа сейчас имела нездоровый желто-серый цвет, удручающе обвиснув на щеках, подбородке, вокруг глаз, и была покрыта множеством глубоких, невесть откуда взявшихся морщин. На лбу и висках Марины тонкими ниточками выступали вздувшиеся венки, а сухие синеватые губы ее не озаряла прежняя улыбка — они были почти неподвижны, лишь только слегка подрагивали в нервическом напряжении. Глаза Марины до крайности раскрасневшиеся и пугающе глубоко провалившиеся в глазницы как всегда были широко открыты и обращены к Майскому, но вопреки ее искреннему стремлению всецело посвятить себя собеседнику, в них отчетливо проглядывались сейчас постоянно бередившие ее душу ни на секунду не отпускающие мучительные переживания.
Марина была одета в длинный теплый махровый халат светло-сиреневого цвета и, сев сейчас на кресло, вся съежилась в нем, будто бы от холода, плотно укутав ноги и спрятав руки в рукава. Видно было, что ей тяжело находиться здесь не только морально, но и физически, но в силу своего характера, Марина просто не могла игнорировать пришедшего к ней человека — она чувствовала в себе обязанность выйти и принять гостя.
— Как дела? — отрешенно повторил Майский слова Марины, пытаясь вернуть себя в разговор, от которого его увел поток внезапно нахлынувших мыслей и эмоций. Только сейчас он смог осознать ее вопрос, а поняв, не нашел что на него ответить, и лишь только скорчился в сильнейшей досаде.
— Ты извини, что я сегодня так выгляжу. Мне нездоровится, — принялась оправдываться Марина, отметив про себя замешательство, в которое пришел Майский с ее появлением. Она пыталась говорить радушно и приветливо и даже изобразила что-то наподобие улыбки, но все ее старания совершенно потерялись на фоне крайне болезненного внешнего вида, усугубленного к тому же тягостным душевным состоянием, столь явно просматривающемся в ней.
Майский продолжал молчать, похоже, еще не до конца собрав свои мысли.
— Чай будешь? — поинтересовалась Марина.
— Не-ет…, — кротко протянул Майский. Он сидел сейчас с виноватым и озадаченным выражением на лице, напряженно сдвинув брови, опустив голову и старательно избегая смотреть на собеседницу, как получивший двойку совестливый школьник, пытающийся спрятать от родителей свои глаза.
В душе у него все всколыхнулось. Болезнь Марины представлялась Майскому настолько пугающе жуткой, что он всецело проникся глубоким состраданием к этой искренней, доброй, отзывчивой, совсем еще молодой девушке, столкнувшейся лицом к лицу со страшным недугом, угрожающим ей скорой мучительной смертью. Необыкновенно остро ощутив, что невзначай каким-нибудь жестом, неосторожной фразой, неуместной улыбкой или просто назойливым взглядом легко можно ранить до крайности встревоженную и измученную душу Марины и ужасно испугавшись этого, подсознание Майского постаралось исключить подобную ситуацию, сформировав в нем чувство глубокой вины перед ней. Он вдруг весь сжался, совершенно устыдившись себя, своего физического здоровья, своих тревог, занимавших его мелочных забот, которые, по его внутреннему убеждению, не шли ни в какое сравнение с потрясениями, выпавшими на долю Марины.
— Ты сегодня не на работе? — находясь в полном ступоре, только и смог спросить он.
— Нет — в больницу сутра ходила. Очередные анализы надо было сдать.
— И что врачи говорят?
— Опухоль злокачественная и растет… Нужно оперировать как можно скорее, — тяжело, но спокойно произнесла Марина, и стало понято, что за прошедшие месяцы она насколько только могла, успела свыкнуться с данной мыслью.
ebooksa