Тяга к свершениям: книга четвертая

22
18
20
22
24
26
28
30

— Что за чушь?! Какого черта вы тогда заставили меня собирать кучу этих бумаг?! — резким движением руки указал на принесенные документы Майский.

— Если у вас нет больше вопросов, я бы хотел прекратить наш разговор, — сдвинув брови, резко отрезал Белокобыльский.

— То есть вы не собираетесь пересчитывать мне пенсию? — прямо спросил Майский.

— Нет.

— И вы считаете, что пять тысяч это нормально?

— Это стандартная пенсия для инвалида второй группы… И она была бы больше, если бы вы проработали в своей жизни хотя бы лет пятнадцать.

— Да вы здесь совсем уже обалдели! — взревел Майский. — Вы что думаете, можете вот так открыто над людьми издеваться?!!

— Выйдете из кабинета! — потребовал Белокобыльский. Он испытал сейчас невероятное отвращение к озлобленному желчному гаду, сидящему перед ним, и только высочайшая культура и выдержка не позволяли ему скатиться до прямых оскорблений.

— Я вас засужу! — уже стоя, в гневе восклицал Майский. — Думаете, это вам так просто с рук сойдет?! Не на того напали!

— Прекрасно, — при словах о суде Белокобыльский даже как-то успокоился и повеселел. — Увидимся в суде.

Не говоря больше ни слова, Майский вышел в коридор, так громко хлопнув при этом дверью, что стекла во всех шкафах тревожно задрожали, наполняя кабинет протяжным звоном.

«Вот же придурок!», — в сильнейшей злобе сжав зубы, выругался про себя Белокобыльский.

Глава третья

«Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, — сущность его, в его глазах очевидно уничтожается — перестает быть.», Л.Н.Толстой, «Война и мир»

«Остерегайтесь обидеть отшельника! Но если вы это сделали, то уж и убейте его!», Ф.Ницше, «Так говорил Заратустра»

I

После повторного посещения пенсионного фонда и разговора с Белокобыльским Майского охватила глубокая непрекращающаяся депрессия. Окончательно понял он, что пенсию по инвалидности ему никто увеличивать не станет и что придется смириться с очередным ее урезанием до нынешних пяти тысяч в месяц. Перед ним встала задача научиться обходиться столь мизерными средствами, и это оказалось не так-то просто: как не прикидывал он свой бюджет, ему хватало только на еду да на коммунальные платежи — о более-менее полноценной жизни не могло быть и речи.

Думая обо всем этом, о своей жизни, своем будущем Майский закипал изнутри лютой злобой. Но происходила эта иступленная озлобленность не из одного только факта теперешней его нищенской пенсии, а в большей степени из поглотившего Майского ощущения своей абсолютной ничтожности. В результате последнего визита в пенсионный фонд он был вконец унижен и оскорблен. Белокобыльский со всей очевидностью показал ему, что он никто, пустое место, бессмысленное бесправное существо, вынужденное принимать как данность любые решения власти. И хотя Майский пригрозил юристу судом, в действительности ему, человеку, тщетно потратившему три года на разбирательства с Я-ским пенсионным фондом, как никому другому было отлично известно об абсурдности такой затеи. Майский прекрасно понимал, что независимой судебной системы в стране нет и ни минуты не думал всерьез искать у суда защиты.

От осознания того, что действующая власть отобрала у него последние средства к существованию, лишила достоинства, абсолютно всех прав и надежды на справедливость, Майского с каждым днем все сильнее душила отчаянная злоба. Снова засел он в своей квартире, не имея ни желания, ни моральных сил покидать ее. Он ни с кем не общался, не смотрел телевизор, а все больше читал — книги или самые разные статьи в интернете, который в это время бурлил от переполнявших его протестных голосов недовольных граждан.

В последние годы власть в стране была уже полностью монополизирована. Все ее ветви и уровни, так или иначе, находились под тотальным контролем небольшой группы людей, тесно связанной с премьер-министром страны, которого в обществе стали уже напрямую ассоциировать с единовластными российскими монархами позапрошлого столетия. Большинство выборов было отменено, а те редкие акты народного волеизъявления, которые еще остались, превратили в фарс, сопровождающийся бесчисленными нарушениями и злоупотреблениями со стороны действующей администрации. Абсолютная не подотчетность и безнаказанность чиновников вылились в кумовство, самоуправие, коррупцию и беззаконие на самых высших этажах власти, и вполне естественно, что эти явления в точности транслировались вниз, заражая все без исключения сферы общественной жизни страны.