Тяга к свершениям: книга четвертая

— То есть сформированный образ предпринимателя, как человека, для которого понятия моральных ценностей, банальной честности стоят на последнем месте — это результат советской пропаганды и стереотипного мышления? — спросил Майский.

— Да, — со всей возможной очевидностью в голосе произнес Дульцов.

— И твой знакомый, попав под действие этого стереотипа, оказался не прав в отношении тебя? — тут же задал очередной вопрос Майский и глаза его на секунду вспыхнули в предвкушении.

Дульцов понял, что Майскому есть что сказать, и он ловит его за руку, но, не смотря на предчувствие, впал в совершеннейший ступор и не смог сходу придумать ничего, кроме того ответа, который напрашивался сам собой.

— Да, — ответил он уже не так уверенно, понимая, что именно это и хотел услышать Майский, и, насторожившись, внутренне подготавливал себя к следующей реплике.

— Но если ты честный предприниматель, которому не чужды понятия морали и нравственности, — просияв в довольной улыбке начал Майский нарочито спокойно и размеренно, — как расценивать то, что когда ты учился в университете, то зарабатывал неплохие деньги, назначая через своего человека в студенческом профсоюзе всем желающим губернаторскую стипендию и забирая за свои услуги скромную половину от полагающихся выплат?

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сразу же возразил ему Дульцов, но прозвучало это крайне неубедительно; он невнятно ухмыльнулся и от неожиданности совершенно смутился.

Майский же напротив, сидел со спокойной улыбкой и смотрел своему собеседнику прямо в глаза: по выражению его лица было видно, что он уверен в своих словах, и на его фоне реакция Дульцова смотрелась особенно невыгодно.

Но кроме Дульцова, в эту минуту за столом находился еще один человек, которого последние слова Майского совершенно ошеломили — это был Роман. Он знал, что его друг поймет, если уже не понял, что кроме как от него Майский эту информацию ниоткуда услышать не мог бы, и проклинал сейчас себя за непростительную несдержанность, которую проявил, когда так опрометчиво рассказал брату об этом эпизоде жизни Дульцова.

Однако невнятная пауза продлилась всего несколько секунд, перед тем, как ее прервал раздавшийся в квартире звук дверного звонка. Звонок был долгий, громкий и прерывистый: чувствовалось, что звонивший пытается изобразить какую-то мелодию, но у него совершенно не получается.

Гостей больше никто не ждал, да и время было уже довольно позднее, так что этот визит привел всех в некоторое замешательство.

— Кто это, интересно? — сама того не желая произнесла вслух свои мысли Марин и пошла открывать дверь.

Через секунду из коридора раздались громкие приветствия знакомого голоса, услышав который все присутствующие, кроме Дульцова, переглянулись и обменялись вопросительными взглядами — никто из них не верил своим ушам. Но уже через секунду, когда в межкомнатном проеме появилась высокая и плотная мужская фигура, их сомнения развеялись. Это действительно был Павел Федорович.

III

Павел Федорович Майский приходился Леониду Федоровичу родным братом. В семье их в общей сложности насчитывалось семеро детей, из которых он был самым младшим, а Леонид Федорович — старшим, и разница в возрасте между братьями составляла одиннадцать лет. В отличие от спокойного и покладистого старшего брата, Павел Федорович рос на редкость непоседливым и непослушным мальчуганом. В школе он постоянно придумывал какие-нибудь шалости: ни одно нарушающее дисциплину событие в классе не обходилось без его участия, отчего им были крайне недовольны все учителя. К самой же учебе Павел Федорович относился равнодушно, но вместе с тем имел живой и пытливый ум и этот его дар с лихвой компенсировал недостатки внимания и усидчивости. Стоило ему только чуть глубже коснутся предмета, уделить тому хоть какое-то свое внимание — этого хватало, чтобы сразу выявить зерно вопроса, уловить саму его суть. Он мог на уроке не решить ни одного простого и обычного примера и вдруг единственный из всего класса справлялся с самым сложным заданием, которое учитель заготовил «на закуску» и над которым все остальные дети тщетно ломали голову. Будучи увлеченный каким-нибудь предметом или идеей, поставив перед собой цель, Павел Федорович с огромным энтузиазмом и очень творчески приступал к ее реализации. Но все его увлечения были лишь мгновенными порывами души: с той же скоростью, с которой у него появлялся интерес к какому-либо делу, так же быстро и легко этот интерес пропадал, и он полностью охладевал к еще совсем недавно всецело занимавшему его вопросу.

Успешно сдав по окончании школы вступительные экзамены, Павел Федорович поступил в институт, но проучился там чуть больше года. Быстро поняв, что занятия в институте это почти такое же малоинтересное и нудное времяпрепровождение, как и учеба в школе, он, будучи студентом второго курса, отчислился по собственному желанию и пошел служить в армию.

Служилось Павлу Федоровичу легко. Армейская жизнь радовала его тем бездельем и праздным времяпрепровождением, которым характеризуется день любого более-менее освоившегося солдата. Промотав так два года, он благополучно закончил службу и вернулся в родной городок. К тому времени все его многочисленные братья и сестры успели разъехаться кто куда, и он остался жить с матерью (отец его умер, когда он был еще в младенческом возрасте), помогая ей по хозяйству.

В городе, где жил Павел Федорович, для мужчины было два варианта работы: или слесарем на гидролизном заводе, или плотником на пилораме. Само собой сохранить трезвый образ жизни в городе, где продукцией единственного завода являлся спирт, было совершенно невозможно, и по этой причине работа на пилораме представлялась особенно опасной. Каждый пятый мужчина в городе щеголял без нескольких пальцев, а то и сразу без руки, и так как Павла Федоровича подобная перспектива категорически не привлекала, он устроился работать на гидролизный завод. Работал он — как придется, излишне себя не перетруждая и направляя свою энергию в большей степени на молодую женскую часть населения города. К тому времени Павел Федорович находился в своей самой что ни на есть лучшей форме: имел уже впечатляющий рост, но при этом не отрастил еще живота, а красивое стройное лицо его светилось изнутри силой и энергией. Представляя собою завидного жениха, он говорил воодушевленно, а действовал быстро; все девушки города были покорены им раз и навсегда, и именно поэтому ни одна из них по-настоящему его не интересовала. Но однажды, гуляя на свадьбе своего друга, Павел Федорович обратил внимание на одну очень симпатичную подружку невесты, которая, хотя и с удовольствием принимала ухаживания от него, но оставалась при этом внешне совершенно спокойной и безразличной, что очень оживило его чувства, так как он уже и забыл, как это — добиваться расположения девушки. Девушку звали Тамара Сергеевна; жила она в поселке неподалеку и на следующий день после свадьбы уехала домой. После расставания мысль о ней — недоступной и загадочной — стала для Павла Федоровича еще более навязчивой и, через некоторое время, он поехал за Тамарой Сергеевной. Ухаживая со свойственным ему увлечением, он покорил ее своей решительностью и она, поколебавшись некоторое время, в конце концов согласилась на замужество, и после свадьбы переехала к нему в дом.

Родной город Павла Федоровича существовал еще при царе и представлял собой очень крепкую деревню, в которой все занимались собственным хозяйством, чем и жили. После революции новому коммунистическому правительству потребовалось занять ее население каким-нибудь полезным для родины делом, потому что просто «жить для себя» советскому человеку было не положено. Однако сформировать из жителей коллективное хозяйство не получилось (поблизости не было достаточного количества земель для обработки), и советская власть пришла в деревню гидролизным заводом, а чтобы обеспечивать производство сырьем неподалеку построили еще и пилораму. Деревню перевели в разряд города, и протянули от завода централизованное отопление к его центру, где были построены такие жизненно необходимые здания, как администрация, дом культуры, детский садик, школа и четыре многоквартирных дома для административных работников, приезжих специалистов и тех, кто по каким-либо причинам захотел бы сменить собственной усадьбы на благоустроенную квартиру. Но желающих переехать было немного: большинство жителей продолжали по привычке жить в своих домах, почти полностью удовлетворяя личные потребности подсобным хозяйством. К ним относились и Павел Федорович с Тамарой Сергеевной. Несмотря на то, что он работал на заводе, а она продавцом в местном магазине, супруги держали капитальное домашнее хозяйство: у них были куры, гуси, кролики, козы, свиньи и даже корова Зорька, которая на протяжении многих лет исправно снабжала их молоком. За всей этой скотиной следил Павел Федорович, который вошел во вкус ведения хозяйства, а заботы по дому и огороду полностью лежали на его маме и Тамаре Сергеевне. Вскоре у супругов родились две дочки-близняшки, и Тамара Сергеевна первое время сидела с ними дома, но когда дети немного подросли, вернулась на работу в магазин, где ее, трудолюбивую и усердную по своей натуре, спустя некоторое время назначили заведующей.

В это время их и застал капитализм. Администрация города, в суматохе преобразований оказавшись не способной уследить за всем своим хозяйством, предложила Тамаре Сергеевне заняться торговлей в магазине на частной основе. Через несколько месяцев выяснилось, что в условиях свободного рынка и при полном отсутствии конкуренции торговля была очень прибыльным видом деятельности и в короткий срок Тамара Сергеевна сумела выкупить помещение, где находился ее магазин в собственность; тогда же Павел Федорович уволился с завода, и они вместе занялись предпринимательством. Сначала они попробовали торговать продуктами питания, но помучившись полгода с быстро портящимися и требующими тщательного контроля товарами, бросили эту затею и сконцентрировались на стройматериалах, товарах для дома и огорода. Вскоре супруги купили новый грузовичок, потом второй, постепенно наладили контакты и связи; бизнес вырос и стабилизировался, что сразу же сказалось на их уровне жизни. Павел Федорович купил своей пожилой матери квартиру со всеми удобствами в одном из домов, а сам принялся с бригадой рабочих строить на участке новую усадьбу. Уже через год дом был готов и на тот момент стал лучшим из всех домов в деревне. Это был двухэтажный особняк с собственной котельной, множеством комнат, большой гостиной и даже остекленной оранжереей, построенной специально для Тамары Сергеевны — страстной любительницы домашних растений и цветов. Жизнь вступила для супругов в фазу совершеннейшего достатка и благополучия: они жили лучше всех в городе в огромном доме, занимались любимым делом, и им всегда хватало денег, так что бывали даже периоды, когда некуда было их девать. При всем при этом Павел Федорович и Тамара Сергеевна продолжали содержать крупное хозяйство, в котором с чисто практической точки зрения смысла не было уже никакого, но они все-равно вели его, то ли потому, что без всей этой домашней живности их жизнь утратила бы частичку своего смысла и была бы уже не такой полной, то ли следуя банальной привычке.