— Все понимаешь… Чего ж тогда плохо идеи свои проталкивал? — Василий помнил давние споры с зятем и задал этот вопрос.
— Это не мои идеи. Это — жизнь, требование времени, которое выстрадали люди. Они не ушли из деревни и детей стараются удержать.
— Сам-то чего отсюда уехал? И строил бы здесь.
— Об этом мы потом поговорим, если ты не знаешь.
— Понятно… Сестра, мясо повезете? — вдруг спросил Василий. — Мы тут затоварились. Дома двух поросенков кормили да телка. Здесь телка в декабре кололи. Да двух лосей с мужиками поделили. Везите, а то матери не под силу с посылками варзаться. До лета мясо оставишь — солить придется. Соленое оно, как мочало.
Наговорившись досыта, Василий пошел рубить мясо. Но вернулся из чулана с большой ковригой — принес ее, чтобы сверху пооттаяла.
— Дробко сегодня. Хоть и посмяк мороз-то, а мясо не отошло. Ничего, лапутинку какую подброшу, мигом раскромсаю. Или целиком повезете?
— Нет, надо рубить, — сказала Катя. — У нас там негде.
Поговорив еще о том, что вспоминалось, Василий снова собрался:
— Помельче, значит. На варево. Понятно. — Он берет ковригу, выносит на улицу и кладет на остулок. — Полегчала, уплотнилась телятинка.
Не спешит рубить. Расставил широко ноги, огляделся. И чистому небу порадовался. И яркому снегу. И неуверенной рябенькой курице позволил пройти к крыльцу. И пестрому собачонку дал с удовольствием потявкать около. Распрямился и вдохнул полной грудью. Наверно, представил зеленую лужайку, гуляющего на привязи теленка. Вспомнил, как мычал он, поджидая ушедшую на пастбище Комолену. И сказал тихо:
— Лоси издалека на коров похожи. Сохатого, правда, по рогам сразу отличишь… Да, сувенир не хотите? — спросил вышедших следом Степана и Сергея.
Василий уходит в дровяник и возвращается с большущими лопатистыми рогами. Степан и Сергей берут эти рога. Удивляются: тяжеленные!
Сохатый два таких рога (каждый о восьми выметках) носил для защиты, красоты и гордости. И еще для того, чтобы ощущать тяжесть своей силы. Эта тяжесть всегда делала его уверенным. Всегда! Так понимает Степан значение ветвистых рогов. Наверно, в последние минуты, эта тяжесть казалась лосю коварным балластом, когда он, настигаемый вооруженным человеком, продирался сквозь частый березняк… Рога. Тяжелые, красивые и вдруг стали мешать… Вспомнилось из школьной логики: то, чего ты не потерял, ты имеешь, ты не потерял рога, значит, ты имеешь…
— Можно один мне взять, — просит шофер. — Отполирую, лаком покрашу. Вешалку сделаю.
— Бери… Мы их много находим. Сохатые сбрасывают…
— А я не возьму, — отказывается Степан, подумав, что лосиный рог будет напоминать о трагической смерти. Он почувствовал тошноту и не стал смотреть, как Василий рубит мясо. Отошел в сторону, подозвал к себе собачонка, попросил у него лапу. Тот охотно подал обе сразу. Это удивило Ванюшу, он тоже подбежал, чтобы поиграть с собакой. «Дай дай лапу, Белолобый», — просит малыш. Но собачонок только припрыгивает перед ним и норовит лизнуть лицо.
Белолобый, подумал Степан, похож на мать. Хорошая, вязкая была собака. По рассказам Василия, шла за лосем, брала куницу, белку, поднимала медведя. В расцвете сил погибла на охоте. Сам Василий стрелял по лосю, пуля срикошетила и угодила в лоб усердно работающей Лапке… Она завертелась на месте, а потом легла и затихла. Глаза у нее помутнели. Тут и пристрелил ее хозяин, чтобы не маялась.
Степан хочет отвлечься, старательно рассматривает все, что попадает в поле зрения: и воробьев, танцующих на дороге, и синий сугроб возле тына, и похожую на розовый фонтан березу, и высокую гибкую антенну над крышей, и скворечник — дуплянку с торчащей из него соломиной, и желтые тропинки, ведущие к колодцу…
Степан увидел подошедшую жену.