– Цапля, – вспомнила она прозвище.
– Я думал, ты уехала, – сказал Цапля, было заметно, что несколько зубов у него сломаны.
Может, у него и в голове что-то сломано, подумала она. А может, просто употребил веществ.
– Я и уехала, – сказала Шеветта.
– А куда?
– В Южную Калифорнию.
– Ты там гоняешь? Курьеришь?
– Нет, – отвечала она.
– Я теперь не могу гонять, – проговорил Цапля, переступая с ноги на ногу; левая нога не сгибалась – что-то не то с коленом. – С клеткой поцеловался.
Как давно она не слышала, чтобы автомобиль называли клеткой!
– Страховку дали?
– Держи карман шире – тачка-то оказалась из городского ДЮ. – (Ну да, Департамент юстиции.) – Напустил на них адвокатов, но… – Калека пожал плечами. – Один из моих адвокатов, Ньембо… Знаешь эту троицу? Беженцы из Африканского Союза, помнишь? Ньембо – он знает этого, как его, Фонтейна. Фонтейн, помнишь?
– Да, – сказала Шеветта и оглянулась на всякий случай. – Он все еще в Окленде, дети, жены и все такое?
– Нет, – сказал Цапля, – нет, у него лавка прямо тут, наверху, – он махнул рукой. – Там и спит. Продает всякий хлам туристам. Ньембо сказал, женушки его живьем съесть готовы. – Он искоса взглянул на нее, шрам на щеке стал заметнее. – Хорошо выглядишь. Прическу сменила.
Вид шрама вызвал новую реакцию «плясуна»; она содрогнулась, в голове возник новый расклад – Карсон со злобным лицом, засунув руки в карманы кожаной куртки, идет ей навстречу по мосту.
– Хорошо, что увиделись, Цапля.
– Да, – сказал он с печалью и недоверчивой безнадежностью; зябко повел плечами, будто хотел немного освободиться от боли, потупил глаза и двинулся прочь, в ту сторону, откуда пришел.
Шеветта смотрела вслед его хромающей походке: изуродованная нога прямая, словно палка.
Она застегнула молнию своей кожаной куртки и пошла искать лавку Фонтейна, сомневаясь, распознает ли ее.
36