Потом была победа

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это полицая, что ли? — догадался Петухов.

— Его, Федора, — подтвердила Василиса. — Покрывал он нас от немца, царство ему небесное… Порешили — так, значит, требовалось. Народ, Харитоша, он не бог. Ему с земли виднее, да и не всякий грех он простит. Смирному телку тоже обухом промеж рогов доводится…

Сказала и крепко сжала губы.

Когда Харитон уходил, загребая пыль разноцветными опорками, Василиса посмотрела вслед и вздохнула.

— Верно старик сказал, что кучками люди стали жить, друг на друга оглядываться. Народ должен быть сплошной, без единой щелочки. Тогда его на сторону не сбить… Загоревал совсем Харитон… Озлобился и ум потерял. Чем он зиму кормиться будет? Потоптали овес, племянника сказнили, и дома у него нет. В чужой бане живет… Ты бы, Василий, шел отдыхать. День-то на дворе уже потерялся.

День потерялся. Вечерело, и мягкие сумерки неприметно накатывались из лесу к крохотной, в девять уцелевших дворов, деревеньке Залесье, где стали случайным постоем три разведчика. Уйдут они, останется из мужчин в деревне слабый от горя дед Харитон да бедовая, в самой поре вдовица Василиса-Васена. Будет Васена сажать огород, пахать поля, сеять, доить коров, пить по праздникам самогонку, а ночами кусать неповинную в ее бабьей беде подушку.

Петухов разбудил Орехова и сказал, что все тихо, что на дороге не видно ни одного человека.

— Ладно, иди спать, — ответил Николай. — Где устроишься, в избе или на сеновале?

Петухов подумал и ответил, что спать пойдет на сеновал.

Летняя ночь была коротка, а заснуть Василий не мог. Ворочался на сене, бессчетно поправлял пеструю подстилку, которая была выдана хозяйкой, и перекидывал со стороны на сторону подушку в цветастой наволочке. То ли чересчур мягка она была для солдатского изголовья, то ли тревожил разведчика едва уловимый запах женских волос на линялом сатине.

Чуть слышно скрипели за изгородью шаги Смидовича, который после полуночи заступил на дежурство. Заливисто свистел носом Орехов, разметавшись на сене.

На зорьке в лесу неожиданно зарокотало. Василий было вскинулся, но разобрался, что не стрельба, а гром. Мягкий гром, летний. Синевато блеснуло несколько дальних молний, потом по худой крыше зашелестел дождик. Теплый, преснеющий лесной сыростью, мелкий и частый.

Сквозь щель на лицо Петухова упала капля. Ударила влагой, прокатилась по щеке и растаяла на губах. За ней упала вторая, третья…

«Подушка намокнет», — лениво подумал Петухов, ощущая мерные удары капель в разгоряченное лицо. Он не встал, не перешел на другое место. Так незаметно и заснул под шуршание дождя.

ГЛАВА 22

Прошло два дня. О батальоне Сиверцева не было ни слуху ни духу. Лесная дорога по-прежнему была безлюдной. Окрест Залесья не появилось ни одного немца.

— Курорт, — зло сказал Смидович. — Люди воюют, а мы вокруг Васены с автоматами похаживаем. Может, нам к своим повернуть?

— Нет, — коротко ответил Николай. Чтобы унять злое нетерпение Смидовича, он приказал тому пройти в глубь леса за болото и пошарить хорошенько.

— В бой не вступать, — приказал Орехов, увидев, как в глазах Смидовича разгораются тяжелые огоньки. — К вечеру возвращайся.

Петухов починил крыльцо и хозяйственной прочной походкой расхаживал по двору в бязевой рубахе, пропотевшей на спине и под мышками. Выискивал подходящие доски и ворчал на Васену, что довела избу чуть не до ручки без всякого присмотра.