— Совсем из головы вылетело, — сказал Зубец, уже собравшись уезжать. Сунул руку в карман кителя и вытащил что-то завернутое в бумажку.
— Поздравляю тебя, Петр Михайлович, — командир дивизии подал Барташову две новенькие звездочки. — Получай, товарищ полковник! Видел приказ в штабе армии… Кстати, там на тебя уже нацеливаются. Слышал, что прочат на оперативный отдел.
— Не пойду, — качнул головой Барташов. — Хочу со своим полком войну кончить.
— Спасибо, Петр Михайлович, за такие слова, — сказал генерал и пожал Барташову руку. — Признаюсь, не хочу тебя из дивизии отпускать. Но, с другой стороны, мы ведь люди военные. Не убьют — придется и после службу тянуть. Тесновато тогда тебе будет на полку сидеть.
— Не тесновато, — тихо сказал Петр Михайлович и, помолчав, признался генералу: — После войны я в отставку подам…
— Думаешь, легче будет? — генерал наглухо застегнул шинель. — Хорошо, Петр Михайлович, там, где нас нет. Умная, между прочим, присказка.
Зимним рассветом ударили по укрепленной полосе сотни орудий, оглушительно метнулись стрелы «эрэсов», завыли в небе бомбардировщики, смерчем пронеслись штурмовики.
Тяжко ударили по немецкой земле. Залпы орудий были так часты, что дульное пламя батарей встало над позициями сплошным заревом. Заходила земля ходуном, вздыбилась кустами разрывов, застонала, взялась огнем. Рвались бетонные стены, рушились траншеи, взлетали надолбы, стирались с земли крепчайшие фольварки. Их били с такой яростью, что оставались не обломки, а бетонное и кирпичное крошево, крупка черепицы, перемешанная с древесной трухой.
И все-таки, когда поднялась в атаку пехота, первые цепи были скошены огнем. Болванки прошивали броню танков, гусеницы разлетались на минах, скорострельные пушки и пулеметы сметали все живое.
Но за первой волной пошла по дымному, растоптанному снегу вторая, третья…
В те дни многие солдаты написали письма, которые были похожи на завещания. Ощущение, что близок конец войны, надежду остаться в живых после того, что довелось испытать, перекрывало яростное желание — добить! Доконать треклятых фашистов, пройти по их земле, увидеть, как горят их города, рассыпаются в прах их дома, бродят среди воронок не русские — немецкие бабы, плачут немецкие сироты… Своими глазами это увидеть!
Дивизия наступала во втором эшелоне, но потери были такие, что генерал зло кричал в телефонную трубку командиру полка Барташову:
— Какого дьявола батальоны в лоб суешь!.. Видишь, как их лупят… Иди в обход фольварка, обтекай его! Зачем зря людей губишь!
Барташов слушал, сжав побелевшими пальцами телефонную трубку. То, чего требовал командир дивизии, сделать было нельзя. Если выведешь батальоны из-под лобового огня, они попадут под фланговый, под перекрестный, под кинжальный… Еще черт знает под какой! Огня здесь хватало всякого, и выход был один — пройти, как проходит ацетиленовый резак, надвое разваливая броневую плиту. Полковник знал, что пройдет через огонь только половина. Здесь он ничего не мог изменить, ничего не мог придумать.
Когда была прорвана полоса укреплений, немцы стали пятиться на север. Дрались яростно и умело, отходили, прикрываясь небольшими подвижными группами на бронетранспортерах и грузовиках, вооруженных пулеметами и скорострельными пушками. Минировали дороги, подрывали мосты, устраивали засады фауст-патронщиков. Затем, выбрав узкое дефиле между озерами, рубеж на окраине города, подходящий пригорок или речку, которую с ходу не одолеть танкам, давали очередной бой. Бросались в контратаки, старались накрыть наступающих массированным артиллерийским огнем, ожесточенно дрались в траншеях, бились за каждый дом, за каждый метр, за каждую подворотню.
Затем снова пятились до очередного рубежа, ожесточенно огрызаясь огнем.
А в двадцати километрах от Пассенхайма неожиданно исчезли. Барташов выслушал донесения командиров батальонов, что противник ушел из соприкосновения.
— Упустили, орелики, — недовольно сказал Петр Михайлович. — Из-под носу упустили… Что ж, теперь ждите, когда вас фашисты по физиономии шлепнут за такое растяпство!
Комбаты переглядывались, елозили на стульях, обитых цветным бархатом, и пытались оправдаться, сваливая вину на разведчиков. Ведь вчера вечером капитан Пименов докладывал, что немцы, по всем данным, готовятся к обороне Пассенхайма.
— А у вас своих глаз нет? — донимал комбатов полковник. — На дядю легче всего кивать.
ebooksa