Потом была победа

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

Скрипучий, продырявленный осколками «виллис» командира дивизии, который Зубец упрямо не хотел менять на трофейную машину, остановился перед командным пунктом полка.

Грузно хрустнув разбитым стеклом, генерал выскочил из машины, выслушал рапорт Барташова.

— Пойдем в роты, Петр Михайлович. Хочу поглядеть, как твои ребята поживают.

Часа два они лазили по траншеям, окопам и ходам сообщения.

Генерал въедливо осматривал позиции, расспрашивал командиров рот и батальонов о схеме огня, об охранении, о пристрелочных ориентирах для пулеметов, проверял боезапас у бронебойщиков и неумело шутил с солдатами, зябко кутавшимися в шинели.

В батальоне Сиверцева разбитной сержант с трофейным парабеллумом на поясе попросил генерала, чтобы скорее начинали наступление.

— Давно воюешь? — вместо ответа спросил командир дивизии.

Сержант смутился под генеральским взглядом и ответил, что второй месяц, как прибыл на фронт из Забайкалья с пополнением.

— Так я и думал, — усмехнулся Зубец, тронул папаху и добавил, что, по известной поговорке, поспешность нужна только блох ловить.

Барташов невольно усмехнулся. Не тот стал генерал-майор Зубец, год прокомандовав дивизией на фронте. Теперь он без артиллерийского прикрытия полк в атаку не пустит, требует, чтобы роты закапывались в землю на полный профиль, чтобы стыки между частями были закрыты намертво, а под рукой и у командира дивизии и у командиров полков всегда были бы резервы. Теперь он частенько лазит по окопам, разносит старшин за остывшие обеды и осаживает ретивых комбатов, норовивших без нужды вырваться вперед.

На командный пункт Зубец и Барташов возвратились уже под вечер. Уселись за круглый стол в просторном зале, освещенном трофейными плошками.

— Послезавтра начнем, Петр Михайлович, — глухо сказал генерал и ударил костяшками пальцев по разложенной карте. — Понимаешь?

Барташов кивнул и поглядел на генерала. Тот сидел боком к столу, ссутулив плечи. Глаза стыли в немигающей неподвижности, и угадать их выражение было нельзя.

— Тяжко будет, — сказал Зубец.

— Беречь надо людей, — откликнулся Барташов. — Напоследок смерть еще страшней… Теперь совесть ни одного убитого не простит.

Рука генерала, лежащая на карте, вздрогнула, как от нервного тика.

— Совесть не простит, — повторил он и вскинул на командира полка глаза. — Хреновину ты иногда несешь, Петр Михайлович. Совесть у нас крепкого посола, она-то выдюжит… А вот матери нам убитых не простят, сыновья не простят, жены!.. Напоследок никого не простят!

Голос Зубца взметнулся до крика, зрачки глаз зло вспыхнули.

Петр Михайлович молчал, потому что сказать, добавить было нечего. Так они сидели у стола и думали об одном и том же.

Потом генерал попросил крепкого чаю и стал разбирать оперативную обстановку на участке наступления полка.