— Гнида! — отплевываясь, тихо, сам себе, сказал Василий.
Жить Федька хочет. Утробу свою бережет. А ведь выживет, подлец, будет по земле ходить, среди людей. Сытый, довольный. Рубли будет в сундуках копить. И никто не узнает, как он человека утопил.
Бешеная злоба охватила Василия, нахлынув горячей волной откуда-то изнутри, от самого сердца. Она словно прибавила сил в руках. Голова прояснилась, гребки стали спокойнее, расчетливее.
Нет, Федор, прогадал ты на этот раз, обмишурился! Думаешь, о подлости твоей никто и не узнает? А дело-то не кончено, оно еще только начинается. Аверкиев будет плыть за тобой до тех пор, пока хоть капелька силы останется у него. И выплывет и про твое черное нутро людям расскажет!..
Сил становилось все меньше и меньше. Обломок карбаса с Федором, распластавшимся на нем, исчез в волнах. Руки тупо ныли в плечах, отяжелевшие ноги тянуло вниз. Волны наваливались упругим тяжелым студнем, подминая под себя.
Ногу свела острая судорога. Окунувшись с головой, Василий увидел темнеющую глубину — спокойную, зовущую…
Стоит только не двигать руками, и все случится само собой. В груди стучало сердце, не хотевшее умирать, удушье подкатило к горлу, вода давила на барабанные перепонки. Лихорадочными взмахами рук Василий вынырнул на поверхность и, широко разинув рот, глотнул сырой морской воздух. Безжалостными щипками прогнал он судорогу, и ноги снова стали послушными.
Ветер начал стихать. Море успокаивалось. Две чайки спустились на волны неподалеку от Василия и глядели на него темными любопытными бусинками.
Слипшиеся волосы налезали на глаза. Каждое движение рук причиняло усталым мышцам мучительную боль, не хватало воздуха, мерз затылок.
Берег был далеко…
Спасение пришло неожиданно. Слева, среди волн, вдруг показался красный пробковый буй со сломанным шестом. Как Василий добрался до буя, он уже почти не помнил. Схватившись за шероховатую пробку, Василий почувствовал опору и затих, вытянув без движения ноги, расслабив оцепеневшее тело.
Порыв ветра разорвал низкие тучи, и проглянуло солнце. Освещенный гористый берег сразу стал ближе. Василий разглядел серые гранитные уступы, желтые полосы песка, синеющий в лощинах ельник, яркую зелень на припеках.
Удерживаясь одной рукой за буй, Василий окостеневшим пальцем разорвал рубашку и обрывками привязался к ноздреватой пробке.
Течение медленно несло его к берегу. Когда он плыл, движение согревало его. Теперь врагом стал холод. От озноба ныли плечи, высунувшиеся из воды. Казалось, на них положили кусок льда. Холод прочно застрял между лопатками, и зубы дробно стучали. Распухшим, тяжелым языком Василий облизывал сохнувшие от соленой воды губы и никак не мог удержать стука зубов.
Потом наступило оцепенение и забытье.
Берег Василий не увидел, а ощутил. Буй остановился, словно зацепившись за какую-то преграду. Василий механически сделал гребок и достал рукой дно.
Перед ним тянулась песчаная коса.
Видно, море напоследок пожалело Василия Аверкиева. Оно не бросило его на острые камни, не швырнуло волной к отвесным скалам, обросшим скользкими водорослями.
Море принесло его, полумертвого от усталости и холода, к низкой песчаной косе и ткнуло головой в берег. «Отпускаю тебя, Василий. Поигрались мы с тобой в «кошки-мышки» — и довольно. Живи… До следующего раза. Так уж и быть…»
Оставляя широкий мокрый след, Василий выбрался на берег. Он торопился уползти подальше от светлых волн, словно боялся, что они снова схватят его и утянут в море.
ebooksa