В избу набежали соседки и подняли такой крик, что Андрон махнул рукой и отступился от своего намерения.
— На твоей душе грех будет, коли Федора испоганишь, — бросил он Анне и ушел от надрывного бабьего плача, торопливо притворив низенькую дверь.
Возле рыбкоопа Андрон остановился у новой школы, про которую сказывал Федюшка.
Двухэтажное здание ее возвышалось над домишками рыбацкого поселка, боязливо приникшими к земле. Светлыми, непривычно большими окнами школа глядела по сторонам.
Внутри здания слышался деловитый перестук топоров. Похоже, что там уже заканчивали настилку полов. Незнакомый парень в очках и хромоногий рыбкооповский сторож таскали в школу новенькие крашенные суриком парты.
«Ишь, какую домину отгрохали», — удивился Андрон, зная, что в здешних местах каждое бревно, каждый кирпич — привозные. Одних окон у школы было десятка четыре, а может, и того поболе. Если каждое окно по четвертному считать… Таких денег у Андрона за всю жизнь не было.
Рыбак посмотрел на легкий узелок с гостинцами для сына и тоскливо подумал, что цветной опояской да двумя черствыми пряниками ему не отбить Федюшку от новенькой двухэтажной школы.
«Баловство развели», — неожиданно рассердился Андрон, шагая к карбасу. Виданное ли дело — для сопливых недомерков такие тысячи тратить? Андрона грамоте наставник по псалтырю за полгода выучил, и ему этой учебы в самый раз на всю жизнь хватило.
Дома Андрон спрятал в ларь холщовую рубашку с цветным пояском, приготовленную для сына, засохшие пряники и игрушечную шхуну с парусами и жестяным рулем. Эту шхуну он смастерил в подарок Федюшке прошлой зимой.
И стал жить один в Мерзлой губе.
Проходили годы. Вместо карбасов и ёл с латаными парусами в море появились моторные боты и тральщики. Вдоль побережья мимо Мерзлой губы стал ходить рейсовый пассажирский пароход.
Однажды, приехав на факторию сдавать улов, Андрон увидел на столбе черную тарелку, которая пела песни и незнакомым голосом рассказывала всякие новости. В первый раз рыбак с испугу перекрестился, а потом привык к бойкому дребезжащему говорку репродуктора.
Летними месяцами Анна присылала Федюшку к отцу погостить. Но, видно, не по нраву была тому бревенчатая изба с лампадкой в углу и непонятными молитвами угрюмого отца.
— Тятька, отпусти меня в поселок. Там ребята, — просился Федюшка, прожив у отца три-четыре дня.
— Завтра в море пойдем… Сам ярус будешь выметывать… — пытался Андрон удержать сына. — Сбегай в тундру, морошки насобирай. Может, гусиный выводок на болоте увидишь.
Сын молчал, уткнув глаза в щербатую столешницу.
Наконец пришло то, что должно было прийти. Андрон запомнил тот ясный июльский день.
Началось с пустяка: четырнадцатилетний Федюшка сел за обед, не перекрестившись.
— Вылазь! — коротко сказал Андрон. — Лоб перекрести, тогда к еде допущу.
Случались такие дела и раньше. Тогда Федюшка косился на отца и, небрежно сложив пальцы, махал рукой от плеча к плечу, словно отгоняя мух. А на этот раз заупрямился.