— Ну да, а что мешает Федору скинуть мне его опять?
— Федору?
Черт…
— Да, Федору Алексеевичу.
— Не знаю, сама говоришь, что спортсмены тупые. Не подумает об этом.
Да, это мне надо было подумать! А не выдавать первую придуманную ложь. Надо было сказать, что я тайком переслала сама себе файл с Алкиного телефона. И тогда убийце достаточно отобрать мой смартфон или удалить этот файл, как Наташка и сказала. Меньше риска для меня. А вот теперь… Если я единственный человек, который может расшифровать записи, то устранять надо не записи, а меня. Или тогда после кражи у меня телефона ехать к Филипповым и пытаться украсть телефон самой Аллы, что гораздо проблематичнее. Я ведь сама заявила, где буду — у черта на куличках, вот где. Без свидетелей, без случайных прохожих. Приходи и убивай.
Я вздрогнула. На стадии планирования это все не казалось таким ужасным и опасным, а теперь волны паники стали накрывать мое сердце, сантиметр за сантиметром, клетка за клеткой. Я представила себе, как стою у кромки воды в песочке во время прилива, и каждая новая волна океана сильнее и сильнее погружает меня в песок и все выше и выше омывает мои ноги. Скоро я по шею окажусь в ледяной воде, а затем уйду в нее с головой и навек перестану дышать.
Звонок в дверь меня удивил. Я только недавно вернулась из вуза, на часах — половина третьего, до встречи с Наташкой еще куча времени, кого ко мне занесло? Тем более без звонка по телефону вначале. Приходить без предупреждения и одобрения, что главное, в наш современный век — моветон. Я понимаю, что в советское время, когда знали соседей не то что справа и слева по площадке — во всем доме, и когда единственным средством общения, кроме личного (ну и эпистолярного, при помощи почтового отделения и конверта, но это мы опустим), был стационарный телефон, который и то далеко не у всех имелся в квартире, вот тогда еще уместно приходить в гости без предупреждения. А сейчас… Своих соседей я не знала. А из знакомых никого не ждала. Может, ну его?..
Но все-таки вежливость победила чувство страха перед неизвестным и элементарную лень, и я в итоге открыла дверь.
На пороге стоял Федор, не к добру упомянутый сегодня при разговоре с Наташкой. Как почувствовал…
— Извини, я, наверно, зря…
Таким неуверенным в себе и смущенным я его видела впервые. Глаза опускаются долу, все лицо словно расписано словом «виноват». Но в чем? Он ничего мне не сделал. Это я, в сущности, соблазнила женатого мужчину намного старше себя.
— Проходи, что ты стоишь, как неродной… — повторила я почти в точности его фразу, которую он произнес полторы недели назад, когда я впервые появилась у них дома после смерти Изольды.
Он на меня как-то странно посмотрел, возможно, вспомнил сам, и зашел.
— Кофе? — спросила я, потому что он продолжал молчать, стоя в прихожей и даже не делая попыток разуться.
— Послушай… Но только не перебивай. Я не мог… то есть мы не могли раньше, потому что у меня Лена и… и были Изольда и Алла. Но сейчас… Это ужасно, что произошло, но я чувствую… как бы это сказать, как избавление, что ли.
Какой-то холодок прошелся по моей спине. Я понимала, что то, что я услышу дальше, мне не понравится.
— Избавление? — сглотнув, переспросила я. Может, я неверно его поняла?
— Да. — Он перевел на меня глаза, и в них я увидела нездоровый блеск. Что происходит? — Мне очень больно. Очень жалко моих девочек, ты не представляешь как…
— Почему же, я понимаю…