Книги, которые читают наши дети, и книги, которые им читать не следует

22
18
20
22
24
26
28
30

Несмотря на порой страшные сцены, в финале всегда торжествует атмосфера праздника и веселья. У Чуковского и злодей Бармалей исправляется и рад, что поедет в Ленинград, звери мирятся с людьми, страшный таракан оказывается совсем нестрашным – его просто не нужно было бояться, посуда возвращается к своей хозяйке, а Крокодил ходит в гости к рассказчику, потом появляется в «Телефоне», а в «Мойдодыре» называется «мой любимый, мой хороший».

Мир сказок Чуковского, по его собственным словам, «почти никогда не пребывает в покое. Чаще всего и люди, и звери, и вещи, сломя голову, бегут из страницы в страницу к приключениям, битвам и подвигам». Его стихи рассчитаны на множество иллюстраций, их ритм подвижен и переменчив, рифмы очень простые, стихи легко запоминаются. Поэтому они так любимы детьми.

Но в его сказках много пугающих страшных сцен. Так, начинающаяся задорным парадом зверей, которые «едут и смеются, пряники жуют», сказка «Тараканище» сменяется сценой появления Таракана:

Звери задрожали, В обморок упали. Волки от испуга Скушали друг друга. Бедный Крокодил Жабу проглотил. А слониха, вся дрожа, Так и села на ежа.

Дальше – хуже. За изображением ужаса зверей перед Тараканищем («Только и слышно, как зубы стучат, только и видно, как уши дрожат», и т. п.) следует картина его торжества:

А он между ними похаживает, Золоченое брюхо поглаживает: «Принесите-ка мне, звери, ваших детушек, Я сегодня их за ужином скушаю!»

Производят сильное впечатление ритмичные строки «Мухи-Цокотухи»:

Вдруг какой-то старичок Паучок Нашу Муху в уголок Поволок — Хочет бедную убить, Цокотуху погубить! <…> А злодей-то не шутит, Руки-ноги он Мухе веревками крутит, Зубы острые в самое сердце вонзает И кровь у нее выпивает. Муха криком кричит, Надрывается, А злодей молчит, Ухмыляется.

Или же – описание «гадкого, нехорошего, жадного Бармалея», который «бегает по Африке и кушает детей»:

Он страшными глазами сверкает, Он страшными зубами стучит, Он страшный костер зажигает, Он страшное слово кричит.

А чего стоят несколько иронические строчки, повествующие о страданиях Айболита в огне:

Но злодей Айболита хватает И в костер Айболита бросает. И горит, и кричит Айболит: «Ай, болит! Ай, болит! Ай, болит!»

Все эти сцены настолько яркие, настолько увлекательно описаны, что их можно зримо представить. Это, конечно, говорит о незаурядном мастерстве писателя, но вместе с тем очевидно, что эти сказки могут напугать детей (особенно впечатлительных), оказать отрицательное влияние на детское воображение.

Даже в довольно безобидной сказке «Мойдодыр», перегруженной назидательностью, писателю обычно не свойственной, присутствует ощущение некоторого дискомфорта. Героя преследуют мыло и мочалка, пугает крокодил. «Из маминой из спальни», одного из самых уютных мест дома в восприятии ребенка, появляется «кривоногий и хромой (!) умывальник». А все это только ради того, чтобы заставить героя умыться и воспеть «вечную славу воде».

Иногда некоторые фрагменты сказок доступны пониманию только взрослых, а не детей. Особенно это относится к «Крокодилу».

В этой сказке есть монолог Крокодила, который, по всей видимости, пародирует стиль романтических поэм, прежде всего «Мцыри» М.Ю. Лермонтова[27].

– Узнайте, милые друзья, Потрясена душа моя, Я столько горя видел там, Что даже ты, Гиппопотам, И то завыл бы, как щенок, Когда б его увидеть мог. Там наши братья, как в аду — В Зоологическом саду. О этот сад, ужасный сад! Его забыть я был бы рад. <…> вы помните, меж нами жил Один веселый крокодил… Он мой племянник. Я его Любил, как сына своего. <…> В лохани грязной он лежал И, умирая, мне сказал: «Не проклинаю палачей, Ни их цепей, ни их бичей… <…> сказал и умер. Я стоял, И клятвы страшные давал Злодеям людям отомстить И всех зверей освободить.

В «Крокодиле» страшных эпизодов больше, чем в других сказках Чуковского. В этой сказке присутствуют стихи, напоминающие современные детские страшилки (уж не с «Крокодила» ли они начались?). Их стоит процитировать подробно.

Милая девочка Лялечка! С куклой гуляла она И на Таврической улице Вдруг увидала Слона. Боже, какое страшилище! Ляля бежит и кричит. Глядь, перед ней из-под мостика Высунул голову Кит. Лялечка плачет и пятится, Лялечка маму зовет… А в подворотне на лавочке Страшный сидит Бегемот. Змеи, шакалы и буйволы Всюду шипят и рычат. Бедная, бедная Лялечка! Беги без оглядки назад! Лялечка лезет на дерево, Куклу прижала к груди. Бедная, бедная Лялечка! Что это там впереди? Гадкое чучело-чудище Скалит клыкастую пасть, Тянется, тянется к Лялечке, Лялечку хочет украсть. Лялечка прыгнула с дерева, Чудище прыгнуло к ней, Сцапало бедную Лялечку И убежало скорей. А на Таврической улице Мамочка Лялечку ждет: – Где моя милая Лялечка? Что же она не идет?

Писатель так мастерски нагнетает атмосферу страха (звери оказываются на всех, привычных для ребенка, местах, окружают девочку везде, она прижимает к груди куклу, катастрофа выглядит неотвратимой), что даже взрослому читателю при чтении этого фрагмента становится не по себе. Что же говорить о детях, а ведь эта сказка, как и все произведения Чуковского, рассчитана на самых маленьких. И хотя в конце «Крокодила» животные мирятся с людьми и «по вечерам быстроглазая Серна Ване и Ляле читает Жюль Верна», книгу это не спасает.

Но есть у Чуковского и мирные сказки, лишенные жутковатых деталей; есть и прекрасные переводы из английской поэзии.

Именно в них с полнотой раскрываются все лучшие стороны его творчества: бодрый, радостный тон, близость к детскому восприятию мира, праздничные концовки. Среди таких сказок

И этот добрый, убаюкивающий финал не может не вызвать у ребенка чувства радости и уверенности в том, что все и завтра, на следующий день, будет хорошо.

Большой популярностью у детей и взрослых пользуется творчество Георгия Остера (р. 1947). Ему принадлежат замечательные сказки «Котенок по имени Гав», «38 попугаев», по которым сняты известные мультфильмы. Но прославился Остер как автор «Вредных советов». В центре этого сборника идея воспитания от противного. Сама по себе она не плоха, стихи Остера порой остроумны и вряд ли могут научить чему-то плохому. Но при этом они едва ли имеют и положительное воспитательное значение. Маловероятно, что дети, прочитав стихотворения, изменятся. Создается впечатление, что декларация воспитательного значения книги – для писателя только уловка, а на самом деле стихи написаны «ради красного словца», ради развлечения.

При чтении стихотворений Остера так и кажется, что дети состоят из одних недостатков – они хитрецы, воришки, обжоры, жадины, склонны к подлости. Плохо, на наш взгляд, здесь не то, что дети-читатели могут послушаться «вредных советов», понять их буквально, этого, конечно же, не произойдет. Понятно ведь, что авторская оценка такого поведения отрицательна. Плохо то, что образ ребенка в стихотворениях безобразен. Причем цели поэзии здесь уже не важны.

Есть верное средство понравиться взрослым: С утра начинайте орать и сорить, Подслушивать, хныкать, по дому носиться, Лягаться и клянчить подарки у всех. Хамите, хитрите, дразните и врите, А к вечеру вдруг перестаньте на час, И сразу, с улыбкой растроганной глядя, Все взрослые вас по головке погладят И скажут, что вы замечательный мальчик И нету ребенка приятнее вас.

<…>

Заведи себе тетрадку И записывай подробно, Кто кого на переменке Сколько раз куда послал, С кем учитель физкультуры Пил кефир в спортивном зале И что папа ночью маме Тихо на ухо шептал.

Чрезвычайно сомнительной представляется «Книга о вкусной и здоровой пище людоеда». Здесь шутки писателя становятся неприятными. Приведем некоторые «рецепты»: