Ты выскочил из кабинета и помчался к Виктору.
— Оформляй отпуск! — крикнул ты.— Не теряй золотых минут!
— Ничего не понимаю,— возразил Виктор.
— Вместо тебя остаюсь я.
— А ты?
— Опять с первой буквы! Я не поеду. Вместо меня ты.
— А ты?
— Знаешь что?
— Что?
— Будь здоров! Привет жене. И дочке. А мне надо в штаб.
Проводить Виктора ты не сумел. Но Ивашин, провожавший его, рассказал тебе, что Виктор без конца спрашивал:
— Я должен был отказаться, да?
— Что он получил в ответ? — спросил ты.
— Чтоб не валял дурака.
— Умно. И довольно точно. И даже — тонко,— улыбаясь, сказал ты.
Ты был рад? Я знаю, ты был рад не тому, что твой друг уехал, тебя радовало другое: тебя понимают. Ты отправился в тир и долго там стрелял из макаровского пистолета.
А потом?
Потом был самый жестокий час твоей жизни.
Ты стал летчиком потому, что друг юности, умирая, просил тебя об этом. Ты оказался в горящей машине только потому, что остался в части вместо друга. О чем ты думал в те минуты, когда понял, что двигатель горит?
Конечно, ты думал о машине. Ты не мог о ней не думать — она ведь стоила больших денег и больших трудов твоему народу. Она была нужна. Все понятно. Но, ожидая, когда включится автоматическая противопожарная система, ты не мог не подумать о своей жизни, о тех дорогах, которые связывают тебя с другими людьми. Ты не винил их?