– Мы подумаем над этим. Нам надо убедиться в том, что Морлок – это один человек, а не группа лиц… Что ж, спасибо за угощение, – поднимаясь, выговорил лейтенант. – Нам пора.
Уже у самых дверей, надевая пальто и кепку, полицейский шепнул Ардашеву:
– «Кадиллак», который следил за вами в день приезда, принадлежит итальянцу, головорезу из одной мафиозной семьи. Отпетые негодяи. Но пока я не могу их прижучить.
– Благодарю вас.
– Не за что. Будьте осторожны.
После ухода полицейских Баркли воскликнул:
– Джентльмены! Как пишут в модных журналах моей супруги, в этом году женские юбки подскочили на шесть дюймов выше щиколотки и мужчин сводят с ума короткие женские стрижки. А я знаю одно местечко на Кони-Айленде, где обворожительные дамы с короткими стрижками и совершенно без юбок подают замечательные коктейли! Поверьте, они прекрасны! И я не шучу. Приглашаю вкусить греха в «Пэлэ-Гарден»! А то ведь жизнь, как только что выяснилось, может закончиться в любую секунду.
– Возможно, это здорово, мистер Баркли, но слишком нервный выдался сегодня день. С вашего позволения, я отправлюсь в отель и хорошенько высплюсь, а компанию для поездки на Кони-Айленд вам составит Вацлав.
– Очень жаль, мистер Ардашев, – разведя руками, вымолвил банкир. – Не буду вас неволить. Я вас прекрасно понимаю.
– Шеф, а может, я вернусь в «Галифакс» вместе с вами? А? – умоляющим голосом просил Войта, будто его отправляли в ссылку.
– Поезжайте, Вацлав, но не теряйте голову. Оберегайте мистера Баркли. – Клим Пантелеевич направился к вешалке.
– Вот именно, мистер Войта, – улыбнувшись, погрозил пальцем банкир, – и бросьте привычку спорить со мной по любому поводу.
– Честь имею кланяться, джентльмены, – попрощался Клим Пантелеевич.
– Вас довезти?
– Благодарю вас, мистер Баркли, но я хочу пройтись.
– Тогда желаю вам хорошей прогулки.
Ардашев покинул офис и вышел на Мэдисон-авеню, названную в честь четвёртого президента США Джеймса Мэдисона. Она тянулась от Мэдисон-сквер, расположенного на Двадцать третьей улице, через Мидтаун, Верхний Восточный Манхэттен и Гарлем до Сто тридцать восьмой улицы на севере Манхэттена, где переходила в мост Мэдисон-авеню, соединяющий Манхэттен с Бронксом.
Движение здесь было одностороннее. Мимо проносились автомобили, шныряли продавцы газет, и торопились клерки. На лицах прохожих читалась усталость. Люди казались человеческими роботами, занятыми в непрерывном процессе зарабатывания денег.
Пяти-, семи- и двенадцатиэтажные дома напоминали собой крепости, надёжно охраняющие царство золотого тельца Америки. Они нависали над авеню, точно инопланетные завоеватели, опустившиеся на Землю. Витрины дорогих магазинов и рекламных агентств олицетворяли собой центр деловой активности Нью-Йорка, давно ставшего образцом мирового капитализма. Мэдисон-авеню мало чем отличалась от Пятой авеню – яркого символа Нью-Йорка. Да и пролегала она параллельно последней. Несмотря на всю эту роскошь, монументальность и дороговизну, пахло гарью и мусором, скопившимся во дворах, точно так же, как и в парадном Петербурге. «Не люблю большие и суетливые города, ставшие каменным лесом для жителей. Нью-Йорк или Санкт-Петербург, так и не ставший для меня Петроградом, – все они лишены осенней красоты, присущей провинциальным городкам. На проспектах Петербурга под ногами серая брусчатка, а не осенняя листва. От большого количества угольных печей над городом стоит смог. И только проплывая над Невой, он понемногу рассеивается. Вот и здесь, на запруженных автомобилями нью-йоркских улицах, не веет прохладной свежестью. В Нью-Йорке тесно всем – и людям, и автомобилям… Другое дело – в Ставрополе. Асфальтовый бульвар Николаевского проспекта усыпан коричневыми каштанами, а дубы, помнящие ещё генерала Ермолова, сейчас, наверное, сбрасывают жёлуди. В лучах осеннего солнца от багряной и жёлтой листвы город кажется золотым. А весной? В самом центре во дворах цветут яблони и абрикосы. С окрестных степей ветер доносит запах душистого разнотравья. И на улицах, широких и бескрайних, как площади, почти никого нет. Изредка пронесётся фиакр или прогремит гружённая товаром телега. А вечером в городском саду, сверкая начищенными трубами, заиграет духовой оркестр Самурского полка, и начнёт переливаться огнями театр Пахалова… В парковых кронах деревьев, точно в волшебном лесу, заухает филин и жалобно прокричит кукушка, отмерив кому-то последний год жизни. До самой полуночи будут гореть огни в Коммерческом клубе, а в Общественном собрании кто-то к утру проиграет всё состояние… Господи, вернётся ли назад спокойная и размеренная жизнь некогда богатого южного купеческого города? И ворочусь ли я в родные места?»[78].
От здания Флетайрон-билдинг, известного в народе как «утюг», до отеля «Галифакс» было рукой подать.
ebooksa