Последняя инстанция

22
18
20
22
24
26
28
30

Радиомеханик, в телеателье второй год, отзывы неплохие, кончал училище связи — Ярославль, оттуда и переехал с женой Тамарой Михайловной и четырехлетним сыном. Квартира — по обмену. Сейчас сыну шесть, жена нигде не работает, а по профессии парикмахерша, из Орши — там и поженились. Ярославль, Орша, Норильск, Саратов, разнорабочий, водитель электрокара, альфрейщик, живописец даже, глядите-ка! Трафареты в мастерской «Бытреклама», понятно. Отец погиб в войну, мать умерла в пятьдесят четвертом, с пятнадцати лет сам себя кормит.

Биография трудовая, но и не гладкая: что-то, может, и скрывается за переменами и переездами.

Это, впрочем, не по существу.

А по существу — надо писать заключение, семь страничек уже есть — коряво, правда, но потом подправлю.

По существу вот что: Подгородецкий Геннадий, сорокового года рождения, дружит с водочкой — редко, да метко. Говорят о нем, что трезвый — парень как парень, а во хмелю буен до безобразия. На учете в райотделе, хотя к уголовной ответственности не привлекался. Имел уже беседы с участковым инспектором. Говорят также, что видели у него нож. Самодельный, с плексигласовой рукояткой. Вытаскивал, бросался на людей. Свидетели есть. Но с ними, конечно, повременю: не следует его настораживать.

Только начинаю восьмую страничку — врывается Бурлака. Он всегда врывается, а не входит. Оживлен, но это тоже всегда.

Сразу носом — в мои бумаги. Контролер. Как видно, желает удостовериться, что тружусь, а не рисую чертиков от скуки. Это что? Это универмаг. Ах, универмаг! — разочарование. Универмаг мало его трогает. Да сколько можно с этим морочиться, когда ни зайду — универмаг, универмаг! Это в порядке дружеской подначки, добавляет он. А по делу Подгородецкого — прогресс! Вот какой прогрессивный деятель: свой заголовок дал уже делу. Спрашиваю у него, что за новости принес, а сам тешу себя надеждой: важные! Больно уж весел он — улыбка во весь рот. Никак не привыкну к его всегдашней улыбке

Он садится, вытаскивает сигареты, а я показываю ему на табличку, недавно повесил. «У нас не курят».

— Черт те что, — ворчит он добродушно, но сигареты прячет. — А новости такие: Иванчихина вернулась.

Ну что ж, вернулась так вернулась, не зимовать же ей в Риге.

— Займетесь? — спрашиваю.

— Уже! — ухмыляется он. — Оперативно! Ездила за товаром: спекулянтка. Передали в ОБХСС. А к Подгородецкому отношения не имеет и в больницу в то утро не звонила. С этим вопросом все.

Чему ж тут радоваться? Была тонюсенькая ниточка, и та оборвалась.

— Обожди! — улыбается Бурлака. — Еще не вечер. Ты, кажется, елками интересовался? В десятом номере по Энергетической к предстоящему празднованию Нового года елок всего заготовлено следующее количество… — Лешка изображает оратора, считывающего цифры со шпаргалки. — Пятнадцать хранятся в сараях, три — в личных гаражах, шесть — на балконах, но приобретены после происшествия, и две уже установлены в квартирах на той неделе: негде хранить. То есть до происшествия. Тогда уже стояли.

А насмехался: елки-палки!

— Одна квартира не в счет, — загибает палец Бурлака. — Бабка с внучкой, а супруги в командировке. Другая… — тоже загибает, — Подгородецкий. Годится?

— Нет, не годится, — говорю. — Совпадение. Притом хвоинка — аргумент не юридический. Это так — для ориентировки.

— Вот я и ориентируюсь! — упорствует Бурлака.

Мы с ним поменялись ролями. А все потому, что версия эта — карточный домик, дунь — и рассыплется. Тропинка, которая никуда не ведет. Уверен. Заблудимся. Только время потеряем, пока будем выбираться.

— Зря ты артачишься, — ерзает на стуле Бурлака, хлопает по карману, где сигареты и спички. — Рыбка у нас на крючке. Вытянуть остается.