Я бы сказал так: человеческое общество как бы «съело» Бытие. Я бы даже не стал употреблять слово «человеческое» – раньше можно было бы говорить «человеческое» и это было нормально, – а теперь надо просто говорить «общество», не имея в виду, что оно человеческое, потому что оно уже освободилось от этого предиката. Оно уже именно нечеловеческое, оно является просто неким механизмом, некой системой. Раньше общество было тенью Великого Существа, а теперь общество претендует на то, что это Великое Существо «схлопнулось» с ним. В какой-то момент оригинал подошёл так близко к отражению, что зеркало его втянуло, – это как бы здешнее пространство так думает. Это хозяева и мэтры социума думают, что им теперь не нужен «мэтр снаружи», не нужно Великое Существо: теперь они во всей своей полноте и есть одновременно и Великое Существо, и его представители, – двойная такая функция. Бытие стало человеческим обществом, просто обществом.
Здесь многое верно замечено, особенно в плане коммуникации. Но нужно понять и разобраться в главном: что такое кризис реальности, потому что общество превращается в Бытие, – и это продукт кризиса. Реальность входит в некую очень болезненную фазу. Но чтобы понять, что такое кризис реальности, нужно понять, что такое реальность вообще. Реальность – это эффект противостояния нас, как свидетелей, тому, что есть «не-Я».
Давайте так. Вот с самого начала, когда человек говорит «это реально» или «это реальность или это сон», он апеллирует к дихотомии «сон – реальность», он щиплет себя, чтобы проверить, реальность ли это; если он засыпает, он знает, что он уходит в некий внутренний мир, мир грёз.
Чем характеризуется этот мир грёз? В этом мире грёз он никому не противостоит, он уходит в домик своего физико-психического существа, в своё подсознание, в своё бессознательное, он отключается от внешнего и говорит: «Это – не реальность». Или он принимает наркотики и отключается от внешнего мира, уходит в некий внутренний субпродукт. Значит реальность – это то, что не является чем-то внутренним, не тем, что присуще ему, что он может найти, отключившись от всего остального. Реальность – это внешнее. Но какое внешнее? Внешнее – не то абстрактно «внешнее», а то внешнее, с которым он борется, которому он противостоит, где существуют силы действия-противодействия, противонаправленные силы. Допустим, некое давление – то, что является принуждающим фактором. Вот говорят: «Сила тяготения – это же реальность», «То, что ты стареешь – это же реальность». Ну, в своих снах я могу не стареть, в своих снах я могу молодеть или летать. Но реальность говорит: «ты стареешь», «ты не можешь летать». Это – реальность.
Теперь, если это реальность, то в чём заключается её кризис? Кризис заключается в том, что исчезает момент противостояния. Это значит, что с одной стороны есть некий вызов, который на тебя давит, а с другой стороны есть «Я-свидетель», который является достойным оппонентом, полюсом.
Совершенно верно. «Да, я проигрываю, я, конечно, не могу не стареть. Я старею. Я не могу взлететь. Я обречён по закону тяготения. Но это применяется ко мне, и я являюсь достойным объектом, на который это воздействует, потому что армия реальности меня преследует. Разные физические, моральные, психические и прочие фундаментальные законы не дают мне спуску. И я их отталкиваю. Даже становясь преступником, я борюсь с этой реальностью, кидаю ей вызов, и в этом смысле я переступаю какие-то законы, какую-то черту».
Можно же сказать, что первые воздухоплаватели, братья Райт, были «преступниками», потому что они нарушили закон тяготения, переступили его.
Они бросили вызов этому закону и переступили его, и тем самым они «технически» преступники. Но происходит странная вещь: исчезает противостояние. В какой-то момент оказывается, что внешнее, которое давит, – есть, а вот то внутреннее, которое сопротивлялось, на которое это внешнее давило, – его больше нет. Нет больше того субъекта, нет больше той точки, на которую со всех сторон шли эти стрелки давления, – человек исчез.
Нет больше человека, который ощущает себя чем-то отдельным и самостоятельным от общества. Существует огромное количество сделанных под копирку людей, которые не то что себя ощущают, – а для них нет вопроса «ощущать, не ощущать». Это их данность, как у кроликов, которая не обсуждаема: не обсуждаемо, что мы являемся винтиками общества, мы являемся частью общества.
Конечно, Аристотель говорил, что «человек – это животное общественное», конечно, Ленин говорил, что «нельзя жить в обществе и быть свободным от него». Но они, по-моему, не то имели в виду, когда это всё говорили. Современный человек, когда говорит о себе как о достойном члене общества, он просто предполагает, что его бытие, его личное бытие является функцией от социума, что он просто встроен в социум. Клетка же не может существовать сама по себе вне организма: если выделить эту микроскопическую клетку, то она просто умрёт, потому что она вписана в ткань, является структурным элементом ткани, а ткань организована в более сложный высокий порядок. Поэтому клетка не может мыслить о себе, как о чём-то, играющем собственную роль, «оппонирующем» организму, и так далее. Если она так думает, то это уже раковая опухоль, и её хирургически удаляют. Поэтому человек – как отдельный игрок, который противостоит обществу как некий антропологический полюс. Общество же – это не антропология. Социальная антропология появляется только сейчас, в результате того, что общество всё заполонило. А вообще антропология – это изучение человека, который, как вы помните, на рисунках того же да Винчи, – это макрокосм, человек стоит как пятиконечная звезда, и он является моделью всей реальности. Но такой человек исчез.
Кризис реальности – это исчезновение человека и поглощение его социумом.
Это внешняя часть, потому что, теоретически говоря, можно поставить этого офисного работника в условия Робинзона, когда он будет вынужден, чтобы не сдохнуть, сеять какой-то хлеб или рубить какие-то дрова. Но дело не в этом, дело в том, что его внутреннее самоощущение является просто чистым забвением того, что он есть отдельное существо, что он есть монада, микрокосм, что внутри него есть некий центр свидетельствования всего Бытия, «не-Я» вокруг, что есть он и есть великое небо над ним или природа, противостоящая ему, – вот это исчезло, потому что он находится внутри социума, как во сне. Общество стало для него сном, который стал явью, в нём нет зазора между «Я» и «не-Я», и это «не-Я» приобрело характер: оно, как лента Мёбиуса, переливается внутрь него самого, внутри него то же, что снаружи, у него нет зазора. Он стал абсолютно «пластиковым», как те окна, которые он делает в этом офисе.
Но тут суть происходит в следующем: почему этот процесс дошёл до этой степени, почему это наступление социума уничтожает человека полностью? Дело в том, что общество – это действительно тень Великого Существа. Но некоторые могут назвать его «богом», другие называют его «сатаной», третьи называют его очень красиво – Люцифером или Аполлоном и так далее. Не будем говорить страшных слов, потому что все образы Великого Существа как этакого карикатурного зла с козлиной бородой, рогами и крыльями, являются, конечно, инфантильными, а образы, допустим, Аполлона, Зевса – это гораздо более близкие образы, потому что «бытие как благо» доступно человеческому сознанию, воображению. Естественный человек стихийно воспринимает, что Бытие и благо – одно и то же. Бытие и Великое Существо – синонимы. В западных языках между «существом» и «бытием» нет разницы. По французски «être» это и «существо», и «бытие». «Быть» и «существо» как монада – это одно и то же. То же самое being: «being» – это и «бытие», и «существо». В немецком и русском языках есть различие в этих словах.
Так вот, это одно и то же – Бытие и существо, – оно проявляется во многих зеркалах, зеркалах миров. А миры множественные. Когда Джордано Бруно рассуждал на тему «множественности миров», то его понимали и сейчас понимают, что он говорил о звёздах, которые сияют всюду, и что там тоже живут какие-то людишки, что эта множественность миров – в нашем пространственно-временном континууме. Но имелось в виду не это, и вообще в Традиции имеется в виду не это. В Традиции имеется в виду, что этот пространственно-временной континуум, который является бездной окоёма[56], в которую помещены галактики, где в околосолнечной системе вращаемся мы, – это просто один из таких листочков в бесконечной стопе листов или одно из зеркал в бесконечной анфиладе зеркал. Потому что таких миров, которые являются этим пространством, этой длительностью, очень много, и там другие пространства, другие длительности, другие закономерности. И вот во всех этих зеркалах отражается одно и то же Великое Существо – немножко различным образом, некоторые зеркала дальше от него, некоторые ближе, – но всюду отражается одно и то же Великое Существо.
ebooksa